Привидения являются в полдень - читать онлайн книгу. Автор: Анна Малышева cтр.№ 81

— Кто эта девушка?

— Так… Девушка… — прошептал Шахов. Его глаза погасли, голос упал. — Просто девушка.

— Во сколько вы с ней встречались?

— В три часа. Но я с ней не встретился.

— Почему?

— Она не пришла.

— Не пришла?

— Да. Я и об этом должен вам рассказать?! Да, она не пришла, поделом мне… Размечтался. — Он говорил хриплым и сдавленным голосом. — Все сорвалось. Она, конечно, не про меня… Можно я не буду называть ее имени? Мне это больно.

Следователь помолчал, потом выдвинул ящик стола и положил на стол целлофановый пакет, набитый каким-то тряпьем.

— Узнаете? — спросил он Шахова.

Тот посмотрел на пакет, потом на следователя, потом смертельно побледнел и закрыл глаза. Он молчал. Следователь взялся за краешки пакета, перевернул его и вытряхнул на стол груду женского белья — лифчики, трусики, колготки, носочки… Размеры совсем детские и более чем внушительные. Модели дорогие и дешевые, вещи старые и почти новенькие, но все — ношеные. Это сразу бросалось в глаза.

— Ваша коллекция?

Шахов по-прежнему молчал. Только кинул косой взгляд на вещи и тут же отвел глаза. Следователь терпеливо ждал. Среди вещей, валявшихся на столе, он видел три рваные тряпочки — белую кружевную с кокетливым красным бантиком, сиреневую, застиранную, и черную. Они оказались на самом верху, потому что лежали на дне пакета.

— Вы меня слышите, Шахов?

Тот поднял глаза. То, что его назвали не по имени-отчеству, а просто по фамилии, видно, поразило его сильнее, чем содержимое пакета. Он хрипло прокашлялся и заговорил:

— Я… Да, я узнаю… Это мое… Но вы не должны… Боже мой. Это издевательство!

— Вы признаете, что это ваш пакет и его содержимое — тоже ваше?

— Да.

— Откуда у вас эти вещи?

Он молчал. По его лицу было видно, что он вот-вот упадет со стула. Следователь повторил:

— Откуда у вас эти вещи?

— Я… Боже мой… Не надо! — Последние слова он почти выкрикнул. — Я вас прошу, не надо!

— Что это значит — вы меня просите? Откуда у вас эти вещи?

— Это… Боже мой! — Шахов закачался на стуле. — Ну да, это мои… Это на память…

— Что?!

— Да, на память… — Шахов визгливо рассмеялся, но тут же оборвал свой смех. — Боже мой, это ужасно… Вы меня выворачиваете просто наизнанку! Так же нельзя! Ну да! Я брал эти вещи из раздевалки… Спортивной… Около спортзала. Так просто…

— Зачем вам эти вещи?

— Боже мой… Боже мой… Я не буду вам отвечать… Я не могу…

— Из раздевалки, значит, брали… — отметил как будто про себя следователь. — Ну а что вы скажете о вот этих трусиках?

— О каких?

— Вот они, наверху. Белые, черные, сиреневые. Узнаете?

Шахов молчал.

— Я вас спрашиваю — вы их узнаете?

Молчание.

— Шахов! Откуда вы взяли эти вещи? Из раздевалки? Откуда вы взяли эти вещи? Я вас спрашиваю — откуда?

— Не помню, — вырвалось у него. Звук его голоса был ужасен — слова исказились почти до неузнаваемости. Губы тряслись, левую щеку сводила судорога.

— Шахов! Откуда…

— Я не помню!

Теперь он кричал, кричал отчаянно, надрывно, каким-то страшным голосом:

— Я не помню! Не помню! Не помню!

— Шахов!

Ответа не было. Шахов упал в обморок.

Дима купил Кате огромный букет малиновых роз — «в честь окончания дела», как выразился он. «И в оправдание своего плохого настроения в последние дни, — подумала Катя, глядя на эти розы. — Раз уж Дима чувствует себя плохо — жди извинений… Уже это в нем хорошо, даже очень хорошо… Когда Игорь чувствовал себя плохо, извинялась за это чаще всего я…»

После последнего разговора с мужем все для нее встало на свои места. Больше ей не надо было оглядываться назад, не надо было мучиться и просчитывать разные варианты своего поведения: уйти от мужа, остаться с мужем и уйти от Димы, оставить все как есть и жить на два дома. Теперь выбора не было, не было никаких вариантов. Она выбросила их из головы, как выбросила уродливое коричневое платье и ужасные очки, в которых следила за мужем. Парик она оставила — вдруг пригодится… «Если следить ни за кем не придется, то вдруг облысею?» — сказала себе Катя. Когда она вернулась с похорон Лены, то, причесываясь перед зеркалом в ванной у Димы, вдруг обнаружила несколько седых волосков на макушке. Они, проклятые, блестели что было сил, резко выделяясь в общей массе русо-золотых волос. «Вовремя все кончилось… — Катя осторожно, один за другим, вырвала волоски, морщась от боли. — Иначе я скоро превратилась бы в настоящую старуху…»

Ее вещи висели в шкафу у Димы, ее туфли выстроились у Димы в прихожей, ее духи и лосьоны украсили ванную комнату. Дима радовался и цвел не хуже своего букета.

— Наконец-то! — говорил он, влюбленно глядя на Катю. — Я боялся, что ты никогда не решишься уйти… Ты ведь не передумаешь?

— Да вот еще! — усмехнулась Катя. — Успокойся. Теперь все совершенно ясно. Некуда мне идти.

Дима, слава Богу, не почувствовал оттенка горечи в ее словах и совершенно развеселился. Предложил провести вечер в хорошем ресторане. Купить Кате новые духи — «новая жизнь, пусть все будет новым!». Заявил, что в Индонезию надо ехать как можно скорее — развеяться… И вообще едва ли не пел во весь голос. Он носился по квартире, отыскивая утюг — собирался гладить костюм для ресторана, а Катя вяло следовала за ним, пытаясь его отговорить.

— Мне не хочется в ресторан, — бубнила она. — Посидим дома… Мне не хочется в ресторан…

— Да ладно, мать! — Дима с возгласом радости обнаружил утюг в стенном шкафу. — Давай собирайся! Надо отметить это дело!

— Арест Шороха?

— А все! Наплевать мне на Шороха! Я счастлив, что это не Игорь убивал, потому что иначе ты погрузилась бы во мрак навсегда — жила с убийцей, как же! Я рад, что ты переехала. Я вообще радуюсь жизни, как могу, и тебя этому научу!

— Попробуй… — Катя стояла у него за спиной и смотрела, как он гладит брюки. Гладил он ловко, ничего не скажешь. — Это еще никому не удавалось.

— А кто пробовал? — Дима на миг обернулся и сильнее прижал утюг к дымящейся влажноватой ткани.

«Мой отец, — сказала про себя Катя. — Мой отец пробовал это сделать. Но ему не удалось… Или удалось? Когда-то он мне говорил почти всякий день: „Катя, радуйся всему, радуйся даже тому, что совершенно обычно, что не выходит из ряда вон… Счастье — везде. В тебе самой. Я вижу, ты ищешь каких-то поводов, чтобы быть счастливой… Не ищи их. Их на самом деле в жизни маловато, этих поводов… Будь счастливой просто так“. Удалось мне следовать его советам или нет? — спросила себя Катя. — Радоваться жизни и не искать в ней поводов для счастья? Слишком рано ты умер. Теперь мне не у кого спросить, какой я стала… А ты видел меня насквозь… Теперь я для всех — закрытая книга. И для себя самой тоже. И радости в этом маловато. А что сказал бы отец о таком человеке, как Дима? Ему понравилось бы его жизнелюбие? Он радовался бы, что я буду жить с человеком, который радуется вообще всему, просто тому, что солнышко в небе светит?» И ей вдруг вспомнился один разговор с отцом. Дима как-то проводил ее до дому из школы. Он довел ее до самой двери ее квартиры — той квартиры, где Катя жила с родителями. Отец тогда прихварывал, сидел дома, мать была на работе. Но Катя не пригласила Диму к себе вовсе не потому, что его пришлось бы знакомить с отцом. Ей просто не хотелось проводить с Димой лишние пять минут. «Как я была скупа на эти минуты! — вспомнила Катя. — Удивительно, что теперь я решилась провести с ним всю жизнь… Или не решилась? Игорь сказал — ты не для Димы. Конечно, тут можно усмотреть остатки ревности, остатки супружеского и просто мужского самолюбия… А может быть, он был объективен. Хотя Диму почти не знал. А отец тогда что-то сказал… Кажется, он смотрел в окно, когда мы подходили к подъезду, и видел нас… Что он мне сказал? Что?»