Обратный отсчет - читать онлайн книгу. Автор: Анна Малышева cтр.№ 78

За спиной послышались чьи-то торопливые шаги. Дима обернулся и увидел Марфу. Она бежала, чуть прихрамывая, и на ходу взмахивала рукой. Дима пошел к ней навстречу, и она остановилась, с трудом переводя дух и поправляя спутанные волосы.

– Что случилось? – с тревогой спросил он. – Елена Ивановна? Или… Нашли что-то?

– Нет, но ты… – Марфа судорожно глотнула воздух, – куда ты идешь?

– Сам не знаю. – Он огляделся. – Задумался, свернул не туда. А ты что – забеспокоилась? Решила, что заблужусь?

– Боже мой. – Она нерешительно протянула руки, положила ладони ему на плечи, испытующе заглянула в лицо. Ее взгляд, неуверенный и вопросительный, казалось, стремился обыскать его душу. – Мне показалось, что ты уходишь совсем… Не знаю, что-то кольнуло меня, когда ты вышел из дома… Я пошла за тобой, окликнула, но ты не слышал… А потом свернул не туда. Я стояла в переулке, ждала, что ты вернешься, но тебя не было… Я испугалась! Ты… Сердишься?

– За что? – Он отвел глаза, осторожно, стараясь не обидеть женщину, снял ее руки с плеч. Марфа прерывисто вздохнула и вдруг сильно, чуть не до боли, обняла его:

– Сердишься! Но пойми, я только хотела ее успокоить! Она в таком состоянии… Ты же видел – как узнала, что получит свои деньги, сразу стала вести себя по-человечески.

– А что скажет Люда, если вернется и мама предъявит ей такую расписочку, как ты просила?

Марфа чуть ослабила хватку, отстранилась, заглядывая ему в лицо:

– Она не вернется. Неужели ты в это еще веришь?

– Я не знаю. – На этот раз он освободился резче, и женщина покорно опустила руки. – С твоей стороны очень благородно отдать эти деньги ее матери… Но лучше это сделаю я.

– Почему?! – Марфа стиснула пальцы так, что послышался хруст суставов. – Какая муха тебя укусила? Ты расстроился из-за того, что я придумала этот выкуп? Или из-за того, что Елена Ивановна наговорила в милиции?

– Я из-за себя расстроился, – отрезал он. – Знаешь, я благодарен тебе за участие, но… Раскопки нужно остановить. Твои расходы я возмещу, и на этом… В общем, становимся.

Некоторое время Марфа молча смотрела – не на него, а сквозь него, то ли на ржавые рельсы, то ли на заколоченные склады, то ли на стаю бродячих собак, подкравшихся поближе к людям в надежде на подачку. Выражение ее лица не изменилось, взгляд не выражал ровно ничего – она как будто впала в летаргический сон с открытыми глазами. Был момент, когда и ему все это показалось сном – и тупиковый переулок, дремлющий под ярким майским солнцем, и женщина с застывшим бледным лицом, смотрящая ему за плечо пустыми зелеными глазами, и даже он сам, неизвестно как здесь оказавшийся. Несмело тявкнула собака. Марфа вздрогнула и очнулась.

– Неужели ты не понимаешь, что остановить ничего нельзя? – спросила она ровным, чуть сочувственным тоном, каким говорят с человеком, не понимающим очевидных вещей.

– Можно и нужно.

– Значит, ты даешь деньги Елене Ивановне, мне, отсылаешь нас прочь, достаешь клад… Так? – Она все еще говорила очень спокойно, глаза сохраняли отсутствующее выражение, и Дима видел – все это только маскировка ее истинного состояния. И очень скоро эта маскировка не выдержит давления изнутри…

– Я не собираюсь доставать клад. – Он тоже постарался придать голосу спокойствие. – Без тебя все равно пороху не хватит.

– И ты считаешь меня компаньонкой?

– Разумеется. Ты во все посвящена, ты в деле… Ты вообще его главный двигатель.

– Так зачем останавливаться? – Она чуть оттаяла, в ее голосе послышались живые, тревожные нотки. – Все идет отлично, мы откапываем подвал. Таджики будут молчать! Я прибавлю им еще премиальные, а проблемы с законом им самим не нужны. Скажи, отчего ты вдруг… Плохое настроение? Почудилось что-то?

Теперь она говорила почти нежно, но Дима никак не мог заставить себя взглянуть ей в глаза. Ему чудилось, что он снова встретит тот застывший мертвый взгляд, взгляд – бронированное стекло, в которое билась изнутри яростная буря.

– Да, мы компаньоны, но не забывай, что владелец участка – я, – твердо сказал он. – И у меня есть свое мнение насчет раскопок. Их надо временно остановить. Даю слово, что без тебя ничего не трону.

– Да какой в этом смысл?! – В отчаянии воскликнула она. – Пять минут назад ты об этом не думал! Что случилось?

– Не знаю, поймешь ли ты… Мне кажется, сейчас не время.

– Постой, – она лихорадочно кусала губы, – ты думаешь, мы привлекаем слишком много внимания? Сейчас тут и милиция, и Людина мать… Бельский вот некстати умирает…

– В самом деле, что бы ему немного подождать! Никакого воспитания! – съязвил Дима. – Опомнись, сумасшедшая! Мы же ведем себя как отморозки, которым на все плевать! А прежде всего – на Люду! Ты что – совсем озверела с этим кладом? Подожди!

– Чего?! – грозно рявкнула она, подавшись вперед и сжав кулаки. – Что за истерика?! Ты струсил?!

– Мы займемся раскопками, когда вернется Люда.

– Она не вернется! – Женщина прижала ладони к груди и покачала головой, глядя на Диму как на сумасшедшего. – Никто ее не ждет, кроме тебя и ее матери! Но та не в себе, а ты… До глупости наивен! Неужели не понимаешь, что с ней все кончено?

Он молча обошел ее и направился в сторону станции. Марфа последовала за ним по пятам, сперва уговаривая и упрекая, потом, когда навстречу стали попадаться прохожие, молча. Дима остановился на платформе. Налево была касса. Направо тянулись продуктовые магазины. Часы на перроне показывали половину первого. Дима удивленно сверил их со своими – ему казалось, что это утро тянется бесконечно.

– Дима, раскопки уже нельзя остановить. – Марфа сказала это очень тихо, но он расслышал, даже среди шума привокзальной площади. – Мы зашли слишком далеко. Неужели ты бросишь меня? Уедешь?

Он молча взглянул на кассы. Перед окошком стояла небольшая очередь, скоро должна была отправиться электричка на Москву.

– Останься, хотя бы на один день. – Ее голос прозвучал умоляюще, и у него отчего-то сжалось сердце. – Только на один! Мне… Самой страшно.

Все так же молча он повернулся и пошел к продуктовым магазинам, на ходу доставая из кармана деньги и не оглядываясь на женщину, следовавшую за ним по пятам как тень.

Даша дремлет, свернувшись калачиком на одном конце широкой деревянной скамьи, на другом она развесила кое-какие лохмотья, для просушки. Оцепенение, сковавшее ее разум и тело в первые часы после ареста, прошло. Оглядевшись в своей темнице, Даша убеждается, что здесь не так уж страшно. Стены сухие, в углу – охапка ржаной соломы, в которую Даша зарылась было для тепла, но тут же выскочила – заели блохи. Есть большой ковш с водой, ломоть хлеба, не такого уж черствого, но главное – есть окошко. Пробито оно высоко, забрано толстой кованой решеткой, однако в него можно разглядеть небо. Будь этот день солнечным – в каменной клетке было бы светло, но Даше сейчас больше по душе сумерки. За толстой каменной стеной шумит ливень, и Даша, прикрыв глаза, слушает ровный, густой шелест водяных струй. Странно, но здесь ей лучше, чем в монастырской келье. Прошел первоначальный тошный страх, сердце бьется тише, и, хотя голова болит и горит, мысли прояснились. Даша знает, что теперь от нее ничего уже не зависит – все будет, как решит сам царь, а значит, ничего не остается, как заранее покориться. Виновна ли она? Да, кругом. Если и удастся оправдаться в своей несчастной беременности, то вину за самовольное отлучение из монастыря ей с себя не снять. Но странно – она спокойна, и если вздрагивает порой, то лишь от холода, навеки, кажется, въевшегося в ее кости. Был у нее богатый отчий дом, были матушкины ласки, сладкая еда, дорогие наряды, раболепие слуг и томные девичьи мечты о женихе-князе – все ушло. Была расправа, была матушкина смерть, был постриг и долгие, мертвящие дни в монастыре – прошло и это. Смерть ли ждет ее, или помилование – Даше все едино, все она примет как должное и не взбунтуется. Перенеся столько горя, пятнадцатилетняя девушка чувствует себя старухой, слишком зажившейся на свете, и ждет смерти чуть ли не с нетерпением. Она привычно молится, зевает, крестит рот и постепенно засыпает под ровный, уютный шум дождя за окошком.