Конкистадоры - читать онлайн книгу. Автор: Анна Малышева cтр.№ 19

Мы возвращались домой. Наступал мертвый сезон, когда египтологи сидят в своих кабинетах, описывают находки, составляют каталоги, посылают статьи в научные журналы. Нет больше риска подцепить какую-нибудь местную заразу, ленточных червей, например, или лихорадку. И все же это похоже на похмелье. Чистые руки, гладко выбритое лицо, голос жены или матери, которые спрашивают, что приготовить на ужин… И… тоска.

Я не мог представить себе Ральфа в такой обстановке, в домашних туфлях, глаженых брюках, возможно, в халате… На раскопках он не менял выгоревшую на спине рубашку по три дня. В обычных условиях это равняется месяцу. Я как сейчас вижу – сидя в сумерках возле нашей палатки, он прополаскивает горло пивом, кашляет, сплевывая в сторону каменную пыль, которой мы дышали в подземных переходах пирамиды. Вижу его тяжелые солдатские ботинки, испачканные желтой глиной, – он столько возился, отчищая найденную нами царскую статую, что на собственную обувь у него сил не оставалось. Ральф в цивильном костюме, при галстуке? Не могу себе это вообразить и сразу вспоминаю, как одна из подземных камер пирамиды оказалась затопленной, и Ральф первым спустился в это густое, остро пахнущее месиво. Его обвязали веревкой, на голову надели шахтерскую каску с фонарем. Перед спуском Ральф пошутил, что с детства боялся провалиться в нужник. Он пропадал в расщелине минут двадцать, а нам казалось, что прошло несколько часов. Мы спустили ему на веревках две сильные лампы, железный щуп и фотоаппарат. Из трещины поднимался острый, аммиачный дух – Ральф не зря упомянул о сортире. Когда мы его наконец достали, он оказался мокрым до подмышек и, фыркая, заявил: «А ведь бабка меня пугала – не будешь учиться, золотарем станешь!» Обследовать камеру оказалось невозможно, Ральфу не удалось достать до дна. Помещение было затоплено очень давно, вода поступала из Нила по невидимой трещине в подземной скале. Позже, уже в палатке, Ральф сознался мне, что вода неожиданно оказалась ледяной. Ночью я просыпался оттого, что он глухо кашлял и что-то бормотал во сне. Однако обошлось, он не заболел. Во всяком случае, тогда. Мы занялись описаниями наземной части пирамиды и оставались там, пока не кончился сезон.

В конце ноября я позвонил Ральфу. Сперва к телефону подошла какая-то девочка, я подумал – дочка. Немного удивился, Ральф не упоминал, что у него есть ребенок. Но когда я говорил с ним, где-то на заднем плане послышался тот же детский голос, и Ральф сказал: «Приезжайте, не сомневайтесь, тут жена говорит, что будет рада». Голос у него был какой-то непривычный. Усталый? Напряженный? Я почему-то вспомнил, как мы склонялись над расщелиной, куда спустился на веревке Ральф. Когда он заговорил с нами, мне тоже показалось, что голос принадлежит не ему, что на другом конце веревки вовсе не Ральф, кто-то другой – как теперь, на другом конце телефонного провода. Но я обещал приехать.

Я выехал сразу после обеда, рассчитывая добраться до Кутной Горы, пока не стемнеет. Но к двум часам начал подниматься туман, и мне пришлось снизить скорость. В половине третьего я видел вдали черный сырой лес, а к трем, когда поравнялся с ним, едва разглядел деревья на опушке – их затянуло серой погребальной пеленой. Я еще раз сбавил скорость – впереди маячили габаритные огни тяжелого грузовика. Теперь было ясно, что до деревни, где жил Ральф, мне предстоит добраться поздним вечером. Я закурил, слегка опустил стекло, и моего лица будто коснулись холодные влажные руки. Стемнело раньше, чем я думал, голова стала тяжелой, в висках пульсировала кровь. Не выношу сырости, ненавижу эти глухие темные вечера. И тут на миг, очень короткий миг, меня снова опалило солнцем – я увидел покатый, осыпающийся бок кирпичной пирамиды Сенусерта III – сигарета, дотлевшая до фильтра, обожгла мне нижнюю губу – я вскрикнул – и пропустил поворот.

За оградой из железной сетки смутно белел двухэтажный дом. Обзор закрывали старые, разросшиеся плодовые деревья, но я различил между ветвями несколько светящихся окон. Остановил машину у ворот, посигналил, ожидая, что мне откроют. Никто не вышел, даже собака не забрехала, хотя мне показалось, что я вижу во дворе конуру. Калитка была слегка приоткрыта. Я запер машину и пошел к дому. Мне смутно подумалось, что меня не ждут. Звонка на двери не оказалось, но может, я его просто не заметил. Зато дверь, стоило нажать на ручку, неожиданно приоткрылась. Я вошел в дом вместе с клочьями тумана, который к этому часу стал таким густым, что, казалось, прилипал к одежде.

Большая деревенская кухня оказалась пустой, но дома кто-то был – от высокой печки с голубыми изразцами тянуло жаром. Я жадно прислонил к ее боку ладони. Крепко и пряно пахло смолотым кофе, на широком, чисто выскобленном столе стояла стопка мокрой, только что вымытой посуды, рядом лежал ситцевый передник. Под потолком висели длинные ожерелья из багрового лука и перламутрового чеснока, пучки поблекших душистых трав, какие-то лоскутные мешочки. На окнах – вышитые занавески, без единого пятнышка. И это дом бродяги Ральфа? Изразцы уже обжигали мне руки, но я не отнимал их от печки. Какую-то секунду я думал, что ошибся, зашел не в тот дом, пока, обводя кухню взглядом, не увидел на стене старинные фарфоровые часы, увенчанные крохотными, очень живыми фигурками плачущей пастушки и веселого пастуха. Пастух то и дело лукаво кивал, будто намекая на некую приятную тайну, а пастушка покачивала ножкой в коротком красном чулке, точно в такт движению маятника, украшенного фарфоровым цветочным венком. Я знал, что Ральф собирает редкие часы.

На втором этаже, прямо у меня над головой, раздался глухой стук – что-то уронили или откормленный кот спрыгнул с лежанки. От усталости и от жары на кухне начинали слипаться глаза. Деревенские дома всегда наводили на меня сонную одурь. Я снова подумал – странно, что Ральф живет в таком месте. Но вот где-то в глубине дома послышались быстрые шаги, затем скрипнула верхняя ступенька лестницы, и через перила перегнулся Ральф. Прежний Ральф – растрепанный, небритый, с покрасневшими глазами, в обесцвеченной солнцем рубашке хаки. Увидев меня, он коротко охнул и начал спускаться. Ботинки, конечно, были чистые, но те же самые – мне ли их не узнать! Сперва мы хотели обняться, но потом кто-то из нас передумал, я не успел понять, кто именно. Секундная заминка – и мы пожали друг другу руки.

– Рената! – крикнул он, запрокинув голову. – Что ж ты, ничего не слышишь?! Накрывай на стол!

Знакомя меня с женой, Ральф сказал: «Мой лучший друг». А я, принимаясь за тушеные свиные ребрышки, подумал, что он, наверное, довольно одинокий человек, если считает меня лучшим другом. Я бы это так не назвал – просто, когда пришлось делить на двоих тесную палатку, мы с ним научились не мешать друг другу. Вечерами, забравшись в палатку и застегнув полог, мы лениво болтали перед сном. Сперва о находках, сделанных или не сделанных за день, или о том, кто сломал домкрат. Это были ни к чему не обязывающие разговоры. Настоящее сближение началось, когда я мимоходом упомянул о своей библиотеке, сказал, что теперь, слава богу, слишком устаю, чтобы лежать в постели с книгой, и заметил, что чтение для меня – это вредная привычка, сродни алкоголизму. Никогда не забуду, как в детстве, оказавшись в харцерском лагере, я вдруг остался без единой книги. Лето было отравлено, я мучился, скучал, возненавидел своих родителей, которые привезли мне только персики и черешню, а о книгах забыли. Подозреваю теперь, что это было подстроено нарочно, ради моего же блага, но даже годы спустя это воспоминание ужасно.