Задержи дыхание - читать онлайн книгу. Автор: Анна Малышева cтр.№ 32

– Что они сказали? – начал он с улыбкой, но сразу посерьезнел, увидев вылинявшее от тревоги лицо матери, вышедшей из кабинета. – Что, мама?

– Идем, – сухо сказала она и быстро пошла по коридору.

Они устроились в больничном саду, в синей деревянной беседке, скамейки в которой отчетливо пахли лекарствами и фекалиями, как все тут. Так пахла и мать, он с детства привык к этому запаху, но сейчас аммиачная вонь показалась особенно острой. И в ней было то, чем пах призрак, являвшийся по ночам в углу комнаты. Отчаяние.

– Меня не поздравили, – сказала женщина, упорно глядя в сторону. – Сперва, когда тебе делали энцефалограмму, они решили, что открепились датчики.

– Они же их поправили!

Та посмотрела на него, и на миг ему почудилось, что в ее взгляде мелькнула сдержанная ненависть. Но тут же он понял, что ошибся. Могло ли это быть?

– Поправили, – процедила мать. – Потом, если помнишь, поправили еще раз.

Конечно, он помнил. Медсестра два раза входила в темную кабинку, где его усадили в кресло, весьма напоминавшее электрический стул, поправляла датчики на голове, запястьях и щиколотках, странно посматривала. Впрочем, он не мог отчетливо видеть ее лица в слабом свете, который входил в кабинку вслед за нею. Потом его попросили не дышать. Потом – дышать учащенно. Ни о чем не думать. Подумать о чем-нибудь. Голос врача он слышал через динамики, и голос звучал неприязненно. Потом его «расстегнули», приказали обуться и еще полчаса возились с ним, смазывая голову в разных местах вазелином и прикладывая прибор, похожий на фен для сушки волос. Врач смотрел на компьютер, который фиксировал все, что происходило в мозгу, а через принтер выползала узкая бумажная лента, будто бесконечный приговор, записанный кривыми линиями. Мать стояла в углу.

– Ты станешь овощем, – без интонаций произнесла мать. – Тебе будут подвязывать подгузник и кормить через капельницу.

Он хотел что-то сказать и не мог. Это шутка? Овощем – он?!

– Но не сразу, – все так же ужасающе ровно продолжала она. – Лет через десять-пятнадцать. Это если повезет. Спрашивали, как ты учишься. Я сказала, что с переменным успехом. Спрашивали и о наследственности, были ли у нас в роду алкоголики, сумасшедшие? Я ответила, что нет. Роняли ли тебя в детстве, ушибал ли ты голову?

Тут она наконец взглянула на сына, который слушал ее с расширенными от ужаса глазами. В ее глазах ужаса не было, только отчаяние.

– И я призналась, что роняли. Однажды я пеленала тебя и не доглядела. Ты резко повернулся на столе и выпал у меня из рук. Покричал полчаса и притих. – И вздохнув, добавила: – Может быть, и не оттого… Постой, – он вскочил с занозистой скамьи, но мать схватила его за руку и насильно усадила: – А теперь слушай внимательней! – сурово произнесла она, и сын вдруг ощутил, как резко изменился ее тон.

Она стала говорить с ним, как с дебилом, которому нужно либо приказывать, либо бить его, чтобы он хоть что-нибудь усвоил. И в этот миг он поверил.

– Мы с тобой одни. – Она смотрела ему в глаза, а он не мог выдержать ее взгляда. В нем и в самом деле была ненависть. – Отец нас бросил, когда ты был маленьким. Денег нет. Вообще ничего нет. Я делала все, чтобы ты стал кем-то, чтобы мы выбрались из ямы, в которой живем. А ты не сделал для меня ничего. У меня всегда были сверхурочные дежурства, и никто в больнице так часто не исполнял чужую работу только потому, что боялся быть уволенным. А у тебя были книги, игрушки, хорошая школа, и все это оплачивала я. Я надеялась… – У нее пресекся голос. – Надеялась, что когда-нибудь ты вернешь мне этот долг. Когда ты притворялся больным и не желал идти в школу, я говорила себе: «Пусть отдохнет!» Ты не умел вымыть за собой тарелку, а я утешала себя: «Он не будет этого делать, пока есть кто-то, кто сделает это для него!» С прошлым я покончила, ничего хорошего вспомнить не удается. Я жила настоящим, боролась, смотрела в будущее. А будущего, оказывается, нет.

Она достала дешевые сигареты и жадно закурила. Сын сидел рядом, ошеломленный и подавленный. Ему в лицо бросился едкий табачный дым. Сзади раздался мерный шорох. Он оглянулся. Человек в больничной пижаме и халате выкашивал между сосен разросшуюся за лето траву. У него было оплывшее, благостное лицо идиота, и он делал свою работу с прилежанием школьника, которому наконец-то удалось вывести ровный нолик в тетрадке.

«Когда-нибудь это буду я, – подумал он. И едкий ужас обжег грудь. – Нет, не я! Я буду хуже! Я стану совсем никем!»

– Через десять-пятнадцать лет, ты сказала?

– Если повезет, – механически подтвердила мать.

– Но до тех пор…

– Можно жить. – Она швырнула окурок за перила, в траву.

Сумасшедший, который явно отличался хорошим поведением, раз ему доверили такое орудие, как заточенная коса, бросился к беседке и разом, в одну затяжку, докурил. Мать всегда докуривала сигареты почти до фильтра, и ее мелочная экономность, которая часто бывала для сына в тягость, теперь показалась ему трагичной.

– Можно жить и даже что-то успеть. – Она глядела на больного, который опять взялся за косу. – Если захочешь успеть. У тебя имеются способности, ты можешь чего-то достичь, пока есть время. По крайней мере, чтобы не вспоминали о тебе как о бездельнике, который истратил свою… И мою тоже жизнь на всякие пустяки. А потом стал овощем.

Трава ложилась вокруг лезвия косы ровными, округлыми рядами и сладко, дурманяще пахла, распаренная высоким солнцем. Сумасшедший знал свое дело, наверняка был из сельской местности.

– Но ты ничего не сделаешь, – беспощадно спокойным тоном заключила мать. – Ты всегда был лентяем.

– Я сделаю, мама, – он еле разомкнул губы. – Я… обеспечу тебя.

– Какое там! – отмахнулась та.

– Нет, не говори… Я…

Он встал и внезапно ощутил что-то очень похожее на счастье. Невероятно, но это было так. Ночами, когда он метался в поту на скомканной постели, изнывая от боли, ему хотелось знать, когда он умрет. Но он понимал, что эта роскошь недоступна никому. Ведь это не спорт, где забеги производятся на определенную дистанцию. Ведь он не мог знать, нужно ли ему рвануть с места, чтобы быстро достичь финиша на короткой дистанции, или, как марафонцу, сохранять силы до победного конца. Или же не торопиться вообще…

Теперь он знал.

– Я успею все, мам, – сказал он, стараясь поймать руку, которую та все время отдергивала. – Ты поставила на мне крест? Напрасно. Я успею все!

Проходивший мимо беседки санитар окликнул косца и позвал его обедать. Тот радостно отшвырнул косу и побежал по дорожке к столовой. Он проводил взглядом эту жалкую фигурку в застиранной больничной одежде. «У меня, по крайней мере, есть перед ним преимущество. Пока есть. Я еще могу что-то успеть».

Мать сидела рядом с желчным видом кредитора, который окончательно убедился, что долги ему не будут выплачены, и ничего с этим не поделаешь.