Дом у последнего фонаря - читать онлайн книгу. Автор: Анна Малышева cтр.№ 5

…Вот и ограда, сваренная из крашеных железных прутьев, вот приоткрытая калитка. Прямо над ней, высоко на столбе, горит фонарь. Александра толкнула калитку, распахнув ее шире, и ступила на выложенную кирпичами дорожку, ведущую к дому. Она сразу отметила единственное освещенное окно в мансарде. Неудивительно, что издали его вовсе не было видно, свет скрадывали плотные одеяла, служившие вместо занавески. Сквозь них наружу пробивался только слабый малиновый отсвет, тут же растворявшийся в темноте.

«Мог бы включить свет на веранде, там столько старья наставлено, недолго переломать ноги!» Женщина наткнулась на опрокинутое ведро, валявшееся у ступенек, и оно с грохотом откатилось в сторону. Поднявшись на крыльцо и войдя на застекленную веранду, откуда вела дверь в кухню, она подала голос:

— Я приехала!

Ответа не прозвучало. Открыв обитую черной клеенкой дверь, Александра вошла в темную кухню и принялась нашаривать на стене выключатель. Пальцы натыкались на провода, змеившиеся по вагонке, она задела и сорвала с гвоздя что-то железное, тонко зазвеневшее на полу. Наконец нащупала допотопный выключатель и повернула его до щелчка.

Вспыхнувшая под потолком лампа осветила обстановку, которую Александра хорошо помнила. Несколько шкафов, газовая плита с подсоединенным к ней красным баллоном, большой круглый стол, покрытый изношенной скатертью. Дверь в глубине вела в другое помещение, которое Лыгин целиком отдал под коллекции. Вдоль длинной стены кухни поднималась лестница в мансарду, где располагалась спальня коллекционера. В прошлый визит Александра побывала и там, потому что вещи, как водится у собирателей, расползлись по всему дому.

— Я уже здесь! — крикнула женщина, встав на первую ступеньку лестницы и задрав голову к светящемуся проему в дощатом потолке. — Дмитрий Юрьевич!

И вновь нет ответа. «Кажется, он попросту ушел. Черт его знает куда?! Включил фонарь во дворе и ушел. Выходка вполне в его духе. Может быть, он не собирался ждать меня дольше двух часов?! Обиделся?! Хочет наказать?!»

— Послушайте! — уже без всякой надежды проговорила Александра, медленно поднимаясь по крутой лестнице. — Послушайте…

На предпоследней ступеньке женщина остановилась.

Отсюда она видела всю мансарду.

Вот большое окно, плотно завешенное одеялами. Включенная настольная лампа с розовым шелковым абажуром. Письменный стол, заваленный кипами бумаг. Стопки книг по всем углам и составленные друг на друга ящики с коллекциями. Широкая тахта под скатом крыши, несколько скомканных пледов и одеял на ней. Вот подушка на полу…

Подушка на полу.

Взгляд Александры вернулся к подушке, которой было вовсе не место на полу посреди спальни. Женщина преодолела последнюю ступеньку, сделала шаг и наклонилась, чтобы поднять подушку и положить ее на тахту.

Позже она не раз спрашивала себя, зачем сделала это. Из врожденной любви к порядку? Увы, в ее собственном жилище всегда властвовал хаос. Просто потому, что подушка мешала ей пройти к столу, присесть в продавленное кресло, чтобы спокойно дождаться возвращения Лыгина? Но Александра не могла припомнить, что собиралась его дожидаться. В ту минуту ее обуревали другие чувства. Обида. Растущий гнев. Желание посчитаться с человеком, так много мнившем о себе и так мало уважавшем ее. Желание никогда больше его не видеть.

Она помнила, что хотела достать из кармана куртки визитку таксиста, позвонить и сказать, чтобы он возвращался в поселок и забрал ее. Ориентир был прекрасный — единственный горящий фонарь. Дом у последнего фонаря.

Вместо этого женщина наклонилась и подняла с пола подушку.

Под ней обнаружился предмет, который Александра сразу узнала. Довольно массивная цепочка из темного металла с необычной подвеской, привлекшей ее внимание еще в день знакомства с Лыгиным. Тогда украшение было надето им поверх свитера, и художница не сводила с подвески взгляда, пока Лыгин не спросил, по своему обыкновению резко и нелюбезно:

— Ну, в чем дело? Это я НЕ продаю.

— Я только пыталась определить время изготовления подвески, — смутилась Александра.

— И что вы об этом думаете? — Как и ожидала женщина, Лыгин смягчился.

— Затрудняюсь сказать… Это ведь двуликий Янус? Но работа, безусловно, не римская… Может быть, Позднее Возрождение? — И так как Лыгин молчал, она поторопилась поправиться: — Нет, вернее всего, модерн. А сделано в Италии.

Лыгин начал улыбаться, медленно растягивая сухие губы, не сводя с женщины сощуренных, черных, как смола, глаз:

— Янус двуликий, Janus Bifrons, бог входов и выходов, начал и концов, дверей, врат и мостов… Одно его лицо — мужское, другое — женское. Одно лицо соответствует прошлому, которого уже нет, другое — будущему, которого еще нет. Но есть и третий, сокровенный лик, взгляд которого устремлен в настоящее. Этот лик невидим, так же как и настоящее — неуловимое мгновение перехода из прошлого в будущее. — И, откашлявшись, насмешливо добавил: — Было забавно наблюдать, как вы пытались датировать подвеску. Вас швыряло аж по двум тысячелетиям, и вы так ни на чем не остановились. И кстати, ни разу не угадали. А что вас сбивало с толку? Янус. Вы решили, раз божество римское, это может быть или сам Рим, или Возрождение, когда такие темы вновь вошли в моду, или модерн, достигший вершины в стилизации. Но это вовсе не Янус.

— Как?

— Это Бафомет. — Лыгин уже открыто улыбался, наслаждаясь растерянностью Александры. — Герметический брат Януса, также божество, но тайное. Подвеску эту сняли с шеи Великого магистра рыцарей-храмовников Жака де Моле, перед тем как подвергнуть его пыткам и впоследствии сжечь. Папа Климент V, расправившийся с орденом, приказал отвезти в Рим все архивы инквизиции, касавшиеся процесса над тамплиерами. Подвеска хранилась в Ватикане среди самых важных улик, свидетельствовавших якобы о связях ордена с дьяволом. Но, как видите, была кем-то украдена.

— Значит, это примерно четырнадцатый век?

— Я не рискну утверждать, когда она была изготовлена и, главное, КЕМ, — Лыгин провел пальцем по темному, будто обожженному металлу, — знать наверняка ничего нельзя. Но как бы то ни было, с этой вещью я не расстанусь никогда. Прочее можете беспощадно продавать.

…И вот эта подвеска на разорванной цепочке лежала у ее ног, на затоптанном, давно не мытом полу. Александра с трепетом взяла раритет, оглушенная стуком, который вдруг подняло сердце. Кровь шумела в ушах, приливала к щекам, ноги ослабли. Ей пришлось присесть на край тахты. Художница не сводила взгляда с подвески. Странно тяжелое, ледяное на ощупь украшение мертвенно холодило ее ладонь.

Два лица, обращенные в разные стороны, две головы, сросшиеся затылками. Линия сращения скрыта причудливо извивающимися прядями волос. Лицо мужчины сурово, почти свирепо, лоб нахмурен, мясистые губы приоткрыты, как для окрика. Востроносое лицо женщины миловидно, безмятежно, тонкие губы сложены в мечтательной полуулыбке. Два лица, не ведающих друг о друге, одно целое, но непостижимо различное.