Голоса ночи - читать онлайн книгу. Автор: Анна Малышева cтр.№ 79

– Да, это мой портрет. Муж меня редко рисовал, как ни странно. Но вот этот портрет он очень любил. И я его тоже люблю и никогда не продам, даже если буду с голода умирать. Знаете, как называется эта картина? «Сердце из стекла». Вон там, в углу, написано красными буквочками.

– Очень красиво, – сказал помощник следователя и вдруг увидел чудо, настоящая Ада Дмитриевна тоже помягчала, расслабилась, скинула жесткую обиженную маску одинокой стареющей женщины и почти ласково произнесла:

– Кофе?

– Нет, мне пора идти. А вот позвонить от вас можно?

– Юра, проводи.

Тот вскочил и пулей вылетел из комнаты. Отворив дверь в свою комнату, указал гостю на телефон, стоявший на столе среди кучи разного художнического хлама: открытых коробок с красками, грязных тряпок, бутылки с растворителем, рваной бумаги. Помощник следователя прошел в комнату, а Юра деликатно притворил дверь.

– Владимир Борисович? – Спросил тот, когда дозвонился в управление. – Я у Головлевых. Ну, есть кое-что, опознают девушку. Владимир Борисович, надо бы найти отца Прохорова. Развелся двенадцать лет назад, выписался и пропал. Никто его не видел. Может, он что-то сообщит об этой Маше.

– Так ищи через этого Сашу, – отозвался Владимир Борисович своим пронзительным, недовольным бабьим голоском. – Не знает сын, так через паспортный стол. Чего звонишь-то?

Они поговорили еще с минуту, и помощник следователя положил трубку, немного раздосадованный. Ему в голову вдруг пришла мысль, что он, пожалуй, так же всю жизнь боится действовать по собственной инициативе, как этот здоровенный парень с выкаченными глазами, в чьей комнате он сейчас находится. Взгляд его упал на разобранную постель. На постели валялась большая картонная папка, из нее высовывались какие-то рисунки. Уже направляясь к двери, он наклонился и скорее из любопытства, чем из чувства долга, глянул, что там такое. И застыл в согнутом положении. На первом же, верхнем рисунке была изображена девушка с перекинутой на грудь длинной русой косой. Резкие черты лица, темные глаза без выражения, слегка намеченная улыбка на розовых губах. В дверь поскреблись, он повернул голову и увидел Юру. Тот, поняв, что именно рассматривает гость, застыл на пороге, и на шее его снова заалели пятна.

– Иллюстрации к сказкам, – хрипло сказал он, быстро подскочил и захлопнул папку, что было даже невежливо.

– Да? А кто позировал?

– Из ВГИКа, одна актриса, – Юра нервно завязывал тесемки на папке, руки у него дрожали.

– Можно познакомиться с этой актрисой? – спросил помощник следователя.

– Не знаю. Она нездешняя, наверное, уехала на каникулы.

– А имя-то у нее есть?

Юра ничего не ответил, и тогда ему задали еще один вопрос:

– А не Машей ее случайно звать?

– Послушайте… – задохнулся Юра. – Таких лиц сколько угодно!

– Да? А вот бы мне найти хоть одно такое! Ну что, Маша или не Маша?

– Только маме не говорите, – из Юры вдруг будто выпустили воздух. Он бессильно опустился на кровать, все еще прижимая к груди папку. – Она меня живьем съест.

– В чем дело?

– Ни в чем… – Юра тоскливо смотрел на свои большие ноги в потрепанных тапках. – Да, я видел ее раньше. И рисунок этот старый. Я его нарисовал, когда папа еще был жив. Папа и поправлял.

– Ну, а почему так прямо было не сказать? – резко спросил помощник следователя.

– Не знаю. Мама была недовольна, что я обращаю на нее внимание.

– На Машу?

– Да. Только не говорите так громко! – попросил Юра.

– Да что вы так мамы боитесь? Или есть причины? Вы вообще-то знаете, что, когда надо давать показания, про маму следует забыть? Вы хоть понимаете, что только что с вашей мамой на пару дали ложные показания?

– Я все понимаю… – Юра загнанно на него посмотрел. – Но ей же не втолкуешь. Да потом, разве это так важно?

– А что вашего соседа убили – неважно?

– Но это же не она.

– Почему вы знаете? Потому что она вам нравилась? – Помощник следователя не знал, что ему делать, радоваться или злиться. – Вот что мы с вами теперь сделаем! Давайте-ка, вы явитесь в управление и дадите показания честь по чести, все как было. Для вас же будет лучше. И ваша мама тоже пусть придет. Я вам пришлю повестки.

– Она меня затравит!

– Ну, вот что, – резко ответил тот. – Пусть мама говорит за себя, а вы – за себя. Рисуночек я заберу.

Он почти вырвал из Юриных рук папку, развязал ее, достал рисунок и положил его к себе в дипломат. Щелкнул замками и, не прощаясь, ушел.

* * *

Анжелика вернулась домой, когда еще не начинало темнеть, но ей-то казалось, что наступил глубокий вечер. В семь часов она открыла дверь и бросила на пол свою сумку. В семь пятнадцать выпила первую чашку кофе, в семь двадцать пять – вторую. Она то и дело смотрела на часы, но вместо стрелок всякий раз видела чье-нибудь лицо – Жени, Маши, Лены, Саши, а то и покойного мужа. И все же самым худшим было то, что иногда она видела свое лицо – свое, а все же чужое. И при этом ей было так страшно, что хотелось заскулить, выскочить из этой проклятой квартиры, прижаться к кому-нибудь и поведать о всех своих бедах, начиная с того дня, когда Игорь остановил рядом с ней на набережной свою красную машину и предложил помочь. Вся жизнь с того момента теперь представлялась ей одной большой бедой, из которой она не могла выпутаться, не могла даже позвать на помощь, позвать по-настоящему, рассказав все, во всем признавшись.

«Даже если Женя найдет ту девицу, даже если он вернет у нее украденные вещи, – размышляла она, переворачивая опустевшую чашку из-под кофе, чтобы потом погадать. – Даже если он как-то отомстит за мои синяки, как он сможет расквитаться с ней за мою неправдоподобную жизнь? У меня есть двойник. У меня всегда был двойник! В один год, или в два смежных года в двух разных семьях родились две девочки. Я и она. Она и я. И черт возьми, у нас было столько возможностей стать не похожими друг на друга! Я могла обжечь лицо, играя на кухне, где горела газовая плита. Она могла сломать ногу на физкультуре и навсегда остаться хромой калекой. Я могла перекраситься в блондинку. Она могла нарочно стать рыжей – потому что ей так нравилось. И в то же время мы ничего этого не смогли, не сделали. С тех пор как мне исполнилось семнадцать лет, Игорь следил за тем, чтобы мы оставались похожими. У нас одинаковые прически, одинаковые духи, одинаковая одежда, уж за голубой-то плащ мне поручилась Маша. И это невыносимо! Я хочу увидеть ее, я хочу избить ее, как Женя избил меня, я хочу не быть ни на кого похожей, никогда, никогда, никогда!»

Около восьми часов она сказала себе, что, если будет так убиваться, сойдет с ума, а уж хуже этого ничего не может быть. Лицо Лены так и стояло у нее перед глазами. «Она не вылечится никогда, – подумала Анжелика. – Что-то часто я повторяю слово «никогда». Всю жизнь я его повторяла. С тех пор, как ушел папа. Он никогда не вернется, вот что твердила мне моя мать. Проклятье!»