– Ключей? – испугалась та.
– Ну да, от этой квартиры.
– А почему у нас должны быть ключи? – изумлялась девушка. – Что случилось?
– Там никто не открывает.
Девушка прищурилась на соседнюю дверь.
– Наверное, он просто не хочет. А вы по делу? Оставьте записку, попробую вечером передать.
Но Мария передумала. Записка – это было вовсе не то, что ей требовалось. Нужны были ключи и полная свобода действий в этой квартире. Главное, чтобы никто не путался под ногами. «Так и знала, что с ним будут проблемы. Особенно когда начнется ремонт. Он разноется, что жить в таких условиях невозможно, Боря его пожалеет, а кончится все тем, что он опять останется в дураках из-за своей мягкотелости». Она никогда бы не поверила, что мужчина со столь брутальной внешностью, как Борис, может быть таким мягким.
– А может, что-то случилось? – вдруг забеспокоилась и соседка. – С тех пор как умерла дочь, он совсем один. К нему только милиция и ходит.
– Умерла дочь? – нахмурилась Мария.
– А вы не знали? Недавно. Ужас – повесилась! Ой, что с вами, что?!
Мария успела прислониться к нечистой стене и лишь благодаря этому удержалась на ногах. Ей показалось, что пол и стены сдвинулись с места и поплыли, а лестница странным образом перекосилась. Девушка хлопотала рядом и пыталась зазвать ее в квартиру:
– Зайдите, выпейте воды! Какая я дура – брякнула сразу! Вы ее знали?
– Правильно ли я поняла, – Мария отпила половину стакана и ощутила, что виски покрываются мгновенно выступившей испариной, – что у этого старика была дочь, которая недавно повесилась?
– Да…
– Когда это было?
– В мае.
– Имени ее не знаете?
Девушка забрала опустевший стакан и взглянула на Марию уже с подозрением:
– Как это не знаю? Юля.
– О боже… – Мария открыла сумку, чтобы достать носовой платок, но ничего там не увидела. Мысли разлетались, как вспугнутые птицы. – Юля, значит… Она тут жила?
– Ну, в общем, иногда, – девушка отступила. Ей явно переставал нравиться этот странный разговор, а еще меньше – вид собеседницы. Та была похожа на сумасшедшую: горящие глаза, странное выражение лица, непонятная улыбка, которая не предвещала ничего хорошего.
– Постойте, а почему она тут жила с отцом? Это хозяин разрешил?
В этот миг ее мучила только ревность. Значит, Борис что-то утаил от нее. Значит, его отношения с Чистяковой были теснее, чем он рассказал, раз он поселил ее отца у себя и до сих пор отказывается избавиться от бесполезного старика. Но ответ оглушил ее настолько, что она даже не сразу его поняла.
– Как «почему жила»? Кто разрешил? – девушка уже говорила через щелочку, прикрывая дверь. – Они сами хозяева.
– Ради бога, мне только узнать… – Мария попыталась прорваться через очередь в паспортный стол местного ЖЭКа.
– Женщина, куда вы лезете, – оттаскивали ее назад, но она внезапно расплакалась, и толпа с изумлением расступилась. Вид рыдающей хорошо одетой женщины всех потряс, и никто не возражал против того, чтобы она ворвалась без очереди в самый жаркий час приема.
Вопрос с квартирой решился быстро. Стоило Марии, заикаясь от волнения, назвать адрес и задать вопрос, паспортистка недовольно качнула головой:
– Эти Чистяковы меня достали. Что у них там опять? С отцом что-то?
– Значит, Чистяковы? – тупо переспросила женщина, стоя перед столом с картотекой.
– Ну а кто? – Та подняла бровь. – Вы что хотели? Справку навести?
– Да, кто владелец квартиры? – Мария задохнулась. – Кто прописан?
– Да сядьте. Сейчас, – взволнованный вид посетительницы тронул даже закаленное чужими проблемами сердце паспортистки. Через несколько минут Мария знала все.
– Что случилось, можете сказать? – настаивала встревоженная паспортистка. – Если там какая-то афера с квартирой – мне нужно знать.
– Извините, а вот Борис Иванович Лукин… Он не совладелец? – еле слышно спросила Мария.
– Впервые слышу это имя. Он купил квартиру?
– Нет. Я пошла, – обморочно-ровным голосом заявила Мария, встала, покачнулась и вновь присела. – Вы уверены, что не ошиблись?
– Полностью уверена.
– Хорошо, – ответила она таким тоном, что любому стало бы ясно – все далеко как не хорошо.
И ей удалось уйти. На улице она остановилась, пораженная тем, что светит солнце, идут люди, едут машины. Ей казалось, что должна была наступить ночь – как и в ее душе. Ночь с дождем, непроглядный мрак. «Зачем он меня обманул? – Она оглядывалась с таким видом, будто попала на другую планету. – Смысл? Квартира принадлежала Чистяковой… Ну, пускай. Только зачем было врать? Пыль в глаза пускал? Ну, зачем? Я и так его полюбила – он видел. Квартира Чистяковой, а живет в ней отец… Тогда почему старик ничего не сказал? Встретил нас как хозяев. Он… Он же владелец!»
Она пересекла улицу, едва не сбив с ног мамашу с коляской, снова остановилась у подъезда, дождалась, когда кто-то вышел – она даже не видела, кто, – вошла, воспользовавшись открытой дверью. И еще минут десять стучала, звонила, даже кричала в щель, чтобы ей немедленно открыли – есть разговор.
Снова явились соседи, на сей раз в полном составе. Ее стуки и крики всполошили всю площадку, вышли все, кто был дома. Мария зло обернулась:
– Что вам?
– А вам-то что тут нужно?
– Он жив, этот старик, или помер? – спросила она. – Мне срочно надо его видеть! Срочно! Неужели никто его не видел?
– Я видел его вчера, – сказал кто-то.
– А я – утром, рано утром, – внезапно воскликнула старушонка с собачкой на руках. Животное, величиной с кулачок, тряслось и нервно повизгивало, напуганное общей тревогой. – Мне не спалось, я выглянула в окно – он в машину садился. В дорогу-ую такую машину.
И старушонка тряхнула головой, совсем как ее питомец.
– Куда он поехал? Зачем?! – простонала женщина. – Машина была синяя? Не запомнили номера?
Но она и сама понимала, что слишком многого требует от старушки, и потому сбежала, оставив всех в состоянии легкой паники и недоумения.
* * *
– Я никак не могу тебе дозвониться, – захлебывалась Настя, услышав наконец в трубке знакомый голос. – Есть разговор.
– Мне не до того.
– Насчет твоего мужа. Только не сердись, выслушай! Он… У него ничего нет. Мне Валерьян сказал. Квартира, которую ты видела…
Настя не успела договорить. В трубке раздался такой крик, что она вскочила, собака, дремавшая у ног, испуганно подняла голову, а Антон, следивший за нехитрым процессом варки пельменей – готовили ужин – уронил ложку: