— Да, домой нельзя… — начиная осознавать происшедшее,
зашептала Маша. — Убьют… Но кто? За что? Пакет мы не нашли, значит, может,
убьют и Ваньку. Если найдут меня, в одну минуту вычислят и вас. А потому
встречаться нам нельзя. Господи, как же я боюсь!
Александра неожиданно заревела. Лада посмотрела на нее и
тоже зашмыгала носом. Маша достала из кармана белоснежный носовой платочек и,
уткнувшись в него, присоединилась к общему хору.
Ревели они долго и старательно, оплакивая свои загубленные
молодые жизни.
— Что делать-то будем? — трубно сморкаясь, спросила Лада. —
Думайте давайте. Не знаю, может, Васятке рассказать?..
— Какое отношение Васяткин МИД может иметь к кавказским и
околокавказским разборкам? — засомневалась Александра. — Он же у тебя не
криминальный авторитет, чтобы в этом соображать. Он просто госчиновник
супервысокого уровня, вот и все. Ты его напугаешь до полусмерти, еще — не дай
бог! — он тебя со страху бросит, на что ты тогда жить будешь?
— Васятка бросит, найду Гриню, — отмахнулась Лада. — Это как
раз не проблема. Но если не Васятка, то кто еще поможет?
— Да никто, — сказала Маша. — Об этом можно даже не думать.
Никто никому не поможет. Сами вляпались, сами и вылезать будем. Ах, черт
возьми, знать бы как…
Они решили, что Маша прямиком едет к тете и про квартиру в
Потаповском переулке забывает до лучших времен. Что созваниваться они будут
только из автоматов. Что с завтрашнего дня Маша сляжет с высокой температурой
недели на три и, следовательно, в аптеке не появится. Что Лада стороной
попытается навести Васятку на разговор о Вешнепольском, — может быть, он слышал
в своих верхах, кому понадобилось его исчезновение. Что про Ванькину записку и
обстрел на участке они никому не скажут. Александра доделает фильм по его
материалам. Может, что-нибудь прояснится из видеокассет. Хотя надежды мало.
Самое плохое что они не знают подоплеки дела, а пакет пропал.
— Надо искать, — мрачно сказала Александра.
— Где?! — чуть ли не с возмущением спросила Лада.
Александра вздохнула. Искать действительно было негде.
Они примолкли. Пора возвращаться в Москву и начинать жить по
новым правилам. Но знать бы — по каким? Им до сих пор казалось, что все это
какая-то глупая игра. Хорошо бы остановиться и сказать: «Я не играю» — и бежать
куда глаза глядят, время от времени радостно подпрыгивая от ощущения
собственной свободы.
Но… это не игра, и к этой мысли им еще предстоит привыкнуть.
«Бедная баба Клава, — подумала Александра с грустной
усмешкой. Кажется, на этот раз твоя непутевая внучка вляпалась по полной
программе…»
Домой она приехала поздно, измученная всем пережитым,
заплаканная и бледная.
— Ужасно устала, — сказала она Филиппу. — И сумку порвала.
Нужно же как-то объяснить сквозную дырку в рюкзаке, пока
Филипп сам ее не обнаружил и не спросил, что случилось.
Но Филипп Бовэ не был наивным иностранцем. За свою жизнь он
перевидал немало пулевых отверстий и, сунув палец в аккуратную дырочку, спросил
себя, за кого принимает его дорогая супруга.
Едва за ней закрылась дверь в ванную, он вытащил телефон и
набрал номер.
— Павлик, — сказал он по-русски, — ты можешь мне помочь?
— Ну? — спросила Вика. — И что дальше?
— Ничего, — бодро ответил Андрей. — Все отлично.
— Да ладно, не надо мне свистеть, ты не на летучке. Говори
толком, что у тебя с эфиром, что с фильмом этого козла, Вешнепольского! А то
что-то все волнуются. Время-то идет…
«Она не дает мне дышать, — с привычным пафосом подумал
Андрей. — Просто невозможная баба. Истеричка, шлюха, ведущая — из рук вон
плохая, журналист никакой».
И самое главное, что больше всего его бесило, — она получила
над ним абсолютную власть, ничем не ограниченную!
Как же это вышло?
Ведь все начиналось так хорошо, так романтично. Он, женатый
на Александре Потаповой, как бы позволил себе влюбиться в Вику. Она страдала,
требовала, чтобы он развелся… Он тянул и мямлил, а она сулила ему золотые горы,
почти умоляла, почти унижалась…
А теперь что? А теперь он, как чеховский герой, вынужден
жить с постоянной оглядкой, под неусыпным контролем и присмотром, ничтожный,
маленький человечишка, взятый из низов для «облагораживания», которого нужно
еще «поднимать до себя»…
То ли дело Александра — смотрела ему в рот, ухаживала и
превозносила его. А что теперь?
— Дуся! — повторила Вика нетерпеливо. — Я жду.
Она покачивала ногой в лакированной туфле, на которой
вспыхивал и пропадал отблеск огней тысячедолларовой люстры. Андрея это
раздражало, но приходилось терпеть. Отчитываться. Служить.
— Я все уладил, — сказал он, морщась. — Фильм делается, к
Новому году будет. Я попросил Светку, она его подсунула моей бывшей жене…
— Что?! — вскричала Вика и перестала качать ногой. — Твоей
суке?
— Викуш, не сердись, — умоляюще сказал он. — Она не сука, а
просто дура. Ей наплели семь бочек арестантов про то, что это имеет огромное
значение для спасения Вешнепольского. Ну она и ухватилась за этот фильм.
Говорят, из аппаратной сутками не вылезает…
— Ты что, — подозрительно тихим голосом спросила Вика, —
видишься с ней?
— Нет, нет… — заспешил Андрей, стараясь потушить
разгорающийся скандал. — Не вижусь, конечно. Только иногда встречаю эту ее,
Ладу, что ли. Но она меня не видит и не замечает. Отворачивается. Я считаю, это
замечательная идея. Если что — после этого фильма мою бывшую на работу точно
никто не возьмет!
— Но она там наклеит совсем не то, что нам нужно! —
взвизгнула Вика. — Ты ублюдок, ты хочешь все дело испортить!..
— Да какая разница, что она там наклеит! — заорал Андрей, не
в силах более сдерживаться. — Я потом все переклею… На это нужен день, ну,
может, два! А пойдет все, как будто это она собирала. Ты же сама не хотела,
чтобы она возвращалась на работу. Ну и успокойся, теперь она никогда не
вернется! Все, нет ее, сдохла, пропала, утонула…
— А я-то думала, какого хрена она в «Останкино» таскается… —
задумчиво проговорила Вика, забыв, что минуту назад чуть не билась в истерике.
— Я ей сказала, пусть идет навоз возить, а она все шмыгает и шмыгает, мне
девчонки рассказывают.
— Забудь ты о ней, — посоветовал Андрей, притворяясь, что
заботится о душевном спокойствии супруги. — Она тебе не противник. И не
соперница…