Старого слугу беспокоило только одно — что его господин, казалось, снедаем лихорадочным нетерпением.
Когда в ответ на его вопрос Тайч сказал, что времени еще только восемь часов, Мирабо отказался этому верить и потребовал, чтобы принесли часы.
Он положил эти часы на столик рядом с собой.
— Тайч, — сказал он старому слуге, — побудьте сегодня внизу вместо Жана, а он пускай заменит вас при мне.
— О Господи! — всполошился Тайч. — Неужто я имел несчастье не угодить вашему сиятельству?
— Напротив, мой милый Тайч, — растроганно сказал Мирабо, — я хочу определить тебя на сегодня в привратники именно потому, что ни на кого, кроме тебя, не могу положиться. Всем, кто будет справляться о моем здоровье, отвечай, что мне лучше, но я еще не принимаю; и только если приедут от… — Мирабо промолчал, потом решился: — Только если приедут из дворца, если приедут из Тюильри, ты впустишь посланца, слышишь? Под любым предлогом не отпускай его, покуда я с ним не поговорю. Видишь, мой милый Тайч, удаляя тебя, я возвышаю тебя до ранга наперсника.
Тайч взял руку Мирабо и поцеловал.
— О ваше сиятельство, — сказал он, — если бы только вы сами хотели жить!
И он вышел.
— Черт побери! — сказал Мирабо, глядя ему вслед, — это как раз самое трудное.
В десять часов Мирабо встал и оделся не без легкого щегольства. Жан причесал его и побрил, затем придвинул для него кресло к окну.
Из этого окна была видна улица.
При каждом стуке молотка, при каждом дребезжании колокольчика из дома напротив можно было бы разглядеть, как из-за шторы показывается его встревоженное лицо и пронзительный взгляд устремляется на улицу; затем штора падала, но снова приподымалась на следующий звон колокольчика, на следующий стук молотка.
В два часа Тайч поднялся наверх в сопровождении какого-то лакея.
Сердце Мирабо бешено забилось; лакей был без ливреи.
Мирабо сразу же предположил, что это бесцветное существо явилось от королевы, а одето таким образом для того, чтобы не компрометировать особу, его пославшую.
Мирабо заблуждался.
— Это от господина доктора Жильбера, — сказал Тайч.
— А… — проронил Мирабо, побледнев, словно ему было двадцать лет и вместо посланца от г-жи де Монье он увидел курьера ее дяди бальи.
— Сударь, — сказал Тайч, — этот человек от господина доктора Жильбера и имеет к вам письмо от него, поэтому я позволил себе сделать для него исключение из общего правила.
— И хорошо поступили, — сказал граф.
Потом он обратился к лакею:
— Письмо?
Гонец держал письмо в руках и немедля подал его графу.
Мирабо развернул его; оно состояло всего из нескольких слов:
Подайте о себе весточку. Буду у вас в одиннадцать вечера. Надеюсь сразу же услыхать от Вас, что я был прав, а Вы заблуждались.
— Скажи своему господину, что застал меня на ногах и что я жду его нынче вечером, — сказал Мирабо лакею. И, обратившись к Тайчу, добавил: Пускай этот парень уйдет от нас довольный.
Тайч сделал знак, что понял, и увел бесцветного посланца.
Шел час за часом. Колокольчик то и дело звонил, а молоток стучал. У Мирабо перебывал весь Париж. На улицах толпились кучки простых людей, которые, узнав новости, отличавшиеся от тех, что сообщали газеты, не желали верить на слово обнадеживающим сводкам Тайча и заставляли проезжавшие кареты сворачивать, чтобы стук колес не беспокоил прославленного больного.
Около пяти часов Тайч счел за благо еще раз подняться в спальню к Мирабо и рассказать ему об этом.
— Ах, — сказал Мирабо, — увидав тебя, мой бедный Тайч, я уж было подумал, что у тебя есть для меня новости получше.
— Новости получше? — удивился Тайч. — Не представляю себе, какие новости могут быть лучше подобных свидетельств любви.
— Ты прав, Тайч, — отвечал Мирабо, — а я неблагодарная тварь.
И как только за Тайчем затворилась дверь, Мирабо открыл окно.
Он вышел на балкон и в знак благодарности помахал рукой славным людям, которые встали у дома на часах, охраняя его покой.
Те узнали его, и по улице Шоссе-д'Антен из конца в конец прогремели крики: «Да здравствует Мирабо!»
О чем думал Мирабо, пока ему воздавали эти неожиданные почести, которые при других обстоятельствах заставили бы его сердце дрогнуть от радости?
Он думал о высокомерной женщине, которой нет до него дела, и глаза его рыскали вокруг толпившихся перед домом людей в поисках лакея в голубой ливрее, идущего со стороны бульваров.
Он вернулся в комнату с тяжелым сердцем. Начинало темнеть, а он так ничего и не увидел.
Вечер прошел так же, как день. Нетерпение Мирабо сменилось угрюмой горечью. Его отчаявшееся сердце уже не рвалось навстречу колокольчику и молотку. С печатью угрюмой горечи на лице он по-прежнему ждал знака внимания, который был ему обещан, но так и не был им получен.
В одиннадцать дверь отворилась, и Тайч доложил о приходе доктора Жильбера.
Тот вошел улыбаясь. Выражение лица Мирабо его перепугало.
Это лицо с точностью зеркала отражало то, что творилось в его смятенной душе.
Жильбер догадался обо всем.
— Не приезжали? — спросил он.
— Откуда? — осведомился Мирабо.
— Вы прекрасно знаете, что я имею в виду.
— Я? Нисколько, клянусь честью!
— Из дворца от ее имени… от имени королевы?
— Ничего подобного, дорогой доктор; никто не приезжал.
— Не может быть! — вырвалось у Жильбера.
Мирабо пожал плечами.
— Наивный человеколюбец! — изрек он.
Потом, судорожным движением схватив Жильбера за руку, он спросил:
— Хотите, я расскажу вам, что вы сегодня делали, доктор?
— Я? — отозвался доктор. — Я делал, в сущности, все то же, что и в другие дни.
— Нет, потому что в другие дни вы не ездите во дворец, а сегодня вы там побывали; нет, потому что в другие дни вы не видитесь с королевой, а сегодня вы с ней встречались; нет, потому что в другие дни вы не позволяете себе давать ей советы, а сегодня вы подали ей совет.
— Полноте! — промолвил Жильбер.
— Поверьте, любезный доктор, я вижу все, что делалось, и слышу все, что говорилось, словно я сам там был.
— Ну и что же, господин ясновидящий, что делалось и что говорилось?
— Сегодня в час дня вы явились в Тюильри; вы испросили разрешения поговорить с королевой; вы с ней поговорили; вы сказали ей, что состояние мое ухудшается и она сделает верный шаг как королева и как женщина, если пошлет справиться о моем здоровье, если не из беспокойства, то хотя бы из расчета. Она стала с вами спорить, а потом как будто согласилась с вашими доводами; она спровадила вас, пообещав, что пошлет ко мне; вас это очень обрадовало и успокоило, потому что вы доверились королевскому слову, а она и не подумала отказаться от своей надменности и язвительности; она посмеялась над вашим легковерием, не допускающим мысли, что королевское слово ни к чему не обязывает… Ну, начистоту, — сказал Мирабо, в упор глядя на Жильбера, — так все и было, доктор?