– Право, Максимилиан, – отвечала Валентина, судорожно вздрогнув, – вы слишком боязливы. Вы же офицер, про которого говорят, что он не знает страха. Ха-ха-ха!
И она разразилась резким, болезненным смехом; руки ее напряглись, голова запрокинулась, и она осталась недвижима.
Крик ужаса, который не мог сорваться с уст Нуартье, застыл в его взгляде.
Моррель понял: нужно звать на помощь.
Он изо всех сил дернул звонок; горничная, находившаяся в комнате Валентины, и лакей, заступивший место Барруа, вместе вбежали в комнату.
Валентина была так бледна, так холодна и неподвижна, что, не слушая того, что им говорят, они поддались царившему в этом проклятом доме страху и с воплями бросились бежать по коридорам.
Госпожа Данглар и Эжени как раз в эту минуту уезжали; они еще успели узнать причину переполоха.
– Я вам говорила! – воскликнула г-жа де Вильфор. – Бедняжка!
XVII. Признание
В эту минуту послышался голос Вильфора, кричавшего из своего кабинета:
– Что случилось?
Моррель взглянул на Нуартье, к которому вернулось все его хладнокровие, и тот глазами указал ему на нишу, где однажды, при сходных обстоятельствах, он уже скрывался.
Он едва успел схватить шляпу и спрятаться за портьерой. В коридоре уже раздавались шаги королевского прокурора.
Вильфор вбежал в комнату, бросился к Валентине и схватил ее в объятия.
– Доктора! Доктора!.. Д’Авриньи! – крикнул Вильфор. – Нет, я лучше сам поеду за ним. – И он стремглав выбежал из комнаты.
В другую дверь выбежал Моррель.
Его поразило в самое сердце ужасное воспоминание: ему вспомнился разговор между Вильфором и доктором, который он случайно подслушал той ночью, когда умерла г-жа де Сен-Меран; симптомы, хоть и более слабые, были такие же, какие предшествовали смерти Барруа.
И ему почудилось, будто в ушах у него звучит голос Монте-Кристо, сказавшего ему не далее как два часа тому назад:
«Что бы вам ни понадобилось, Моррель, приходите ко мне, я многое могу сделать».
Он стрелой помчался по предместью Сент-Оноре к улице Матиньон, а с улицы Матиньон на Елисейские поля.
Тем временем Вильфор подъехал в наемном кабриолете к дому д’Авриньи; он так резко позвонил, что швейцар открыл ему с перепуганным лицом. Вильфор бросился на лестницу, не в силах вымолвить ни слова. Швейцар знал его и только крикнул ему вслед:
– Доктор в кабинете, господин королевский прокурор!
Вильфор уже вошел, или, вернее, ворвался к доктору.
– Ах, это вы! – сказал д’Авриньи.
– Да, доктор, – отвечал Вильфор, закрывая за собой дверь, – и на этот раз я вас спрашиваю, один ли вы здесь? Доктор, мой дом проклят богом.
– Что случилось? – спросил тот внешне холодно, но с глубоким внутренним волнением. – У вас опять кто-нибудь заболел?
– Да, доктор, – воскликнул Вильфор, хватаясь за голову, – да!
Взгляд д’Авриньи говорил:
«Я это предсказывал».
Он медленно и с ударением произнес:
– Кто же умирает на этот раз? Кто эта новая жертва, которая предстанет перед богом, обвиняя нас в преступной слабости?
Мучительное рыдание вырвалось из груди Вильфора; он схватил доктора за руку.
– Валентина! – сказал он. – Теперь очередь Валентины!
– Ваша дочь! – с ужасом и изумлением воскликнул д’Авриньи.
– Теперь вы видите, что вы ошибались, – прошептал Вильфор, – помогите ей и попросите у страдалицы прощения за то, что вы подозревали ее.
– Всякий раз, когда вы посылали за мной, – сказал д’Авриньи, – бывало уже поздно, но все равно я иду; только поспешим, с вашими врагами медлить нельзя.
– На этот раз, доктор, вам уже не придется упрекать меня в слабости. На этот раз я узнаю, кто убийца, и не пощажу его.
– Прежде чем думать о мщении, сделаем все возможное, чтобы спасти жертву, – сказал д’Авриньи. – Едем.
И кабриолет, доставивший Вильфора, рысью домчал его обратно вместе с д’Авриньи в то самое время, как Максимилиан стучался в дверь Монте-Кристо.
Граф был у себя в кабинете и, очень озабоченный, читал записку, которую ему только что спешно прислал Бертуччо.
Услышав, что ему докладывают о Морреле, который расстался с ним за каких-нибудь два часа перед этим, граф удивленно поднял голову.
Для Морреля, как и для графа, за эти два часа изменилось, по-видимому, многое: он покинул графа с улыбкой, а теперь стоял перед ним, как потерянный.
Граф вскочил и бросился к нему.
– Что случилось, Максимилиан? – спросил он. – Вы бледны, задыхаетесь!
Моррель почти упал в кресло.
– Да, – сказал он, – я бежал, мне нужно было с вами поговорить.
– У вас дома все здоровы? – сказал граф самым сердечным тоном, не оставлявшим сомнений в его искренности.
– Благодарю вас, граф, – отвечал Моррель, видимо, не зная, как приступить к разговору, – да, дома у меня все здоровы.
– Я очень рад; но вы хотели мне что-то сказать? – заметил граф с возрастающей тревогой.
– Да, – сказал Моррель, – я бежал к вам из дома, куда вошла смерть.
– Так вы от Морсеров? – спросил Монте-Кристо.
– Нет, – отвечал Моррель, – а разве у Морсеров кто-нибудь умер?
– Генерал пустил себе пулю в лоб, – отвечал Монте-Кристо.
– Какое ужасное несчастье! – воскликнул Максимилиан.
– Не для графини, не для Альбера, – сказал Монте-Кристо, – лучше потерять отца и мужа, чем видеть его бесчестие: кровь смоет позор.
– Несчастная графиня! – сказал Максимилиан. – Больше всего мне жаль эту благородную женщину!
– Пожалейте и Альбера, Максимилиан; поверьте, он достойный сын графини. Но вернемся к вам; вы хотели меня видеть; я очень рад, если могу быть вам полезен.
– Да, я пришел к вам в безумной надежде, что вы можете помочь мне в таком деле, где один бог может помочь.
– Говорите же!
– Я даже не знаю, – сказал Моррель, – имею ли я право хоть одному человеку на свете открыть такую тайну, но меня вынуждает рок, я не могу иначе.
И он замолчал в нерешительности.
– Вы знаете, что я вас люблю, – сказал Монте-Кристо, сжимая руку Морреля.
– Ваши слова придают мне смелости, и сердце говорит мне, что я не должен иметь тайн от вас.
– Да, Моррель, сам бог внушил вам это. Скажите же мне все, как вам велит сердце.
– Граф, разрешите мне послать Батистена справиться от вашего имени о здоровье одной особы, которую вы знаете.