– Лучше не шлюпку, а шлюмку, да? – весело поправил Ахмед, спускаясь с мостика. – Зачем, дорогой, нам с тобой тут такие люди?
– Чтобы допросить, на кого они работают! – процедил бывший лагерный офицер, глядя, как маленький Магомедик неловко опускает спасательный мотоботик. – Да быстрее же вы! Утонут!
Команды на судах только отдаются быстро, но выполняются куда медленней. Всемирная история катастроф на воде – явное тому подтверждение. Шлюпка была спущена спустя минут пять. «Блатхата» описала плавную циркуляцию и вновь поползла к разведенному мосту. Поднявшись к быкам Литейного, спасатели долго высвечивали воду мощным фонарем.
Однако утопающих обнаружено не было: ведь горцы, презирающие страх высоты, совершенно не умели плавать.
Впрочем, в допросе не было особой необходимости. Заметалин прекрасно понимал, кто и зачем мог натравить на «Блатхату» этих ужасных людей…
6
Хирургические лампы сияли над цинковыми столами морга, подобно гигантским светилам. Патологоанатомы рутинно потрошили покойников, и густой запах сырого мяса, смешанного с формалином, неприятно щекотал ноздри Бати. Миновав прозекторский зал, он очутился в трупохранилище. Пацаны из «Группировки Ленинград» шли следом, и в их взглядах прочитывалось вполне объяснимое напряжение.
– Его ищете? – молодой румяный прозектор со скрежетом выдвинул ящик из морозильной камеры.
На поддоне из нержавейки лежал труп Руслана, выловленный спасателями аж в районе Кронштадта.
Вода до неузнаваемости раздула мертвое тело. Алый шрам на лбу лопнул, обнажив череп. Кончик носа и щеки розовели рваными точками – видимо, покойного уже пощипали рыбки. А вот щетина и ногти на трупе чудовищно отросли, и это наводило на мысль о вурдалаках, серебряных пулях и осиновых колах, вбиваемых в могилы.
Едва взглянув на покойника, Пауков кивнул безучастно:
– Да. Мы искали его. Выплыл, значит…
– Это, наверное, ваш брат? – почему-то решил прозектор.
– Не брат он мне! – открестился Сергей.
– Сам и виноват! – солидарно подхватил Филонов. – Приехал в наш Бандитский Петербург – регистрируйся!
– А не лазь по нашим мостам, как обезьяна! – ощерился Димон. – Или хоть плавать научись…
– Кто же его замочил? – спросил прозектор, глядя, как с металлического поддона на пол натекает небольшая мутная лужица.
– Наверное, на стройке технику безопасности нарушил, – предположил Данила и, достав бумажник, сунул прозектору несколько купюр нежно-зеленых тонов. – Ты, это… оформи его как неизвестного. Этих гастарбайтеров все равно никто не считает.
– Тут еще двое таких же, как и этот, – сообщил хозяин царства мертвых. – Правда, с оружием.
– Можешь пустить их на препараты, – разрешающе отмахнулся Черняев. – Пусть студенты-хирурги тренируются!
Спустя несколько минут пацаны и Батя с облегчением вышли на свежий воздух и закурили.
Полуоблетевшие верхушки кленов грифельно штриховали синее безоблачное небо. Неяркое петербургское солнце плескалось в цинковых лужах. Безмятежность, разлитая в городском пейзаже, порождала вполне философские мысли о том, что жизнь прекрасна и что в ней всегда найдется место для чего угодно. В том числе – и для удачной разводки…
Батю, однако, беспокоили совершенно иные мысли.
– Боюсь, пацаны, что вы с этим Заметалиным не справитесь, – жестко объявил он, с неудовольствием рассматривая пятно на ботинке.
– Что это? – спросил Данила, глядя на обувь пахана.
– Да с этого… Руслана что-то стекало. Не иначе, как трупный яд, – вздохнул Батя.
– Типа офоршмачился? – удивился Сергей.
– Офоршмачился как раз ты… «Абре-еки», «го-орцы», «джиги-иты»!.. – в сердцах передразнил старый урка. – Где теперь те абреки… и где Гамадрил?
– Послушай, – вступил в беседу доселе молчавший Димон Трубецкой; слово «офоршмачился» явно вызвало у него какие-то художественные ассоциации. – Я тут интересную вещь придумал. На «Блатхате», как я понимаю, обычно братва оттягивается?
– Ну да… – согласился Батя, еще не понимая, куда клонит собеседник. – Ну, и блатные, конечно. В «Крестах» уже традиция появилась: как только серьезные пацаны по оправдательному приговору выходят – сразу этот поганый кабак и арендуют.
– Заметалин, сука, уже всю тюремную почту спамом забил! – подтвердил Данила. – Даже вертухаям рекламные проспекты высылает. Мол, «Блатхата» – единственный в Бандитском Петербурге кабак, где бацилла готовится исключительно «по понятиям».
– Кухня для блатных ортодоксов! – со смешком вставил бывший мент Жека.
Димон прищурился.
– Мы прервем эту традицию.
– Как ты собираешься это сделать? – спросил Батя недоверчиво.
– Чего больше всего боится братва… и блатные?
– Ментов! – ляпнул Сергей, явно не подумав.
– Э-э-э, вот тут ты конкретно не прав! – опроверг Трубецкой. – Это менты в нашем Бандитском Петербурге братву боятся.
– Так что же ты предлагаешь? – заинтересовался опытный урка.
Осмотревшись по сторонам, Трубецкой склонился, прошептал лишь одну фразу и взглянул на собеседников вопросительно – мол, ну и это как вам?
– Ништяк! – не удержался от оценки пахан, разряжая напряжение легким дребезжащим смешком.
– Прикольно, конечно… – Данила брезгливо скривил угол прямого рта, но тут же засомневался: – Только не слишком ли бездуховно?
– Да и где ты их столько возьмешь? – ухмыльнулся Жека глумливо.
– Это уже моя забота, – успокоил Трубецкой. – В одной только Мариинке их штук двадцать.
– Есть еще и другие очаги культуры, – задумчиво прикинул Пауков.
– Искусство принадлежит народу! – пафосно подытожил Димон, не уточняя, впрочем, какое именно искусство и какой именно народ он имеет в виду.
7
Черный лабрадор преследовал фургон с изображением лукавого кролика до Литейного моста. Несравненный аромат крольчатины, исходящий из недр фургончика, заставлял влажный собачий носик нервно трепетать. Микроавтобус ехал неторопливо.
Правда, на мосту фургон чуть ускорил ход, и лабрадору пришлось продемонстрировать свои спринтерские качества. Однако на Пироговской набережной вкусно пахнущая машина надолго застряла в пробке, и зеленоглазая сучка не только отдохнула от бега, но и вдоволь нанюхалась.
На Бандитский Петербург незаметно опустились зыбкие сумерки. К этому времени фургон доехал до огромного здания с решетками на окнах, возвышающегося над Арсенальной набережной, и, вильнув в безлюдный переулок, остановился перед огромными металлическими воротами с тыльной стороны дома. Ворота, ведомые электромотором, плавно отошли, и машина с нарисованным грызуном вкатила во двор. А вот лабрадора туда не пустили: бездуховные мужчины в засаленном камуфляже обозвали его непечатно, пообещав отдать живодерам. Да и злобный лай овчарок, доносившийся со двора, отбивал всякую охоту проникать внутрь…