– Он не старый, ему еще и пятидесяти нет.
– А папе тридцать шесть, есть разница? Знаешь, если я
попрошу, папа обязательно на тебе женится. И даже если у вас ребеночек родится,
я буду рада… Я знаю, папа не станет меня меньше любить… А ты? Ты меня любишь?
– Конечно, хоть мы еще совсем мало знакомы, –
улыбнулась Майя. А у самой сердце защемило – девочка так нуждается в любви! И я
тоже.
Ночью Майе приснилась баба в рысьей шапке. Она стояла на
берегу моря и размахивала флажками, как флотский сигнальщик. Майя подошла к
ней.
– Что вы делаете?
– Передаю сообщение!
– Кому?
– Сама знаешь, рыло-то, небось, в пуху! – ответила
баба, продолжая размахивать флажками.
– Но послушайте, между нами ничего нет…
Баба обернулась. Вместо лица у нее была ощеренная рысья
морда.
Майя отшатнулась. А баба хохотала долго и противно.
Майя проснулась в отвратительном настроении. Что это за сон?
Почему мне вообще приснилась тетка в рысьей шапке? С какой стати? Пускай она
господину Ясному снится. Ясный! Надо ж выдумать… Зачем он мне? Вчера за обедом
он часто упоминал жену. Мне это было не слишком приятно, хотя, видит Бог, я не
мечу на ее место. И вообще… Надо просто пережить сегодняшний день, а завтра…
Господи, и почему я не поехала в Питер к тетушке? Ничего
этого не было бы. Что за идиотские мысли, а что было бы с Василисой? Да ничего
страшного, Генриетта ее приютила бы. Чушь собачья, просто мне понравился Ясный…
Ему, видите ли, охота меня защищать! От чего, спрашивается? От одиночества? Но
от одиночества не защитишься, одинокой можно быть и в кругу семьи, и среди
друзей, и в постели с мужчиной, даже любимым… Я одинока… А разве я страдаю от
своего одиночества? Я страдала от него в праздники, а теперь, похоже,
справилась с этим. Вовремя придумала тетушку, но уже пора покончить с ней, она
свое дело сделала. А жалко… Я так подробно описывала знакомым тетушкину
квартиру, старинный стол карельской березы, серебряную сухарницу, гарднеровские
чашки… Я так и вижу ее тонкие руки в коричневых пятнышках старости, камею под
воротничком блузки и запах духов «Мицуко»… Тетушка Ангелина Игнатьевна прожила
долгую несчастливую жизнь, преподавала французский, а вечера коротает,
раскладывая пасьянсы под старинной лампой датского фарфора с посеревшим от
времени гипюровым абажуром, слушая на стареньком проигрывателе пластинки с
записями Софроницкого и Нейгауза. Стильная получилась картинка, прелесть, само
изящество. Ну как можно отказаться от всего этого? Нет, пусть тетушка
поправится и поживет еще… Она может пригодиться мне в истории с господином
Ясным…
Полусонное течение дурацких мыслей прервал резкий звонок
телефона.
– Алло!
Она потянулась за трубкой.
– Это папа! – убежденно воскликнула Василиса.
– Майя? Привет, это Игорь! Как там моя Вася?
– Минутку, Василиса, это и вправду папа!
– Алло, папочка! Мне тут здорово, не волнуйся, Майя
такая хорошая, и вчера мы ходили в цирк, а потом в ресторан, там был детский
праздник у дяди-Бориных знакомых, а сегодня мы идем в дельфинарий и в театр на
балет! А Майя говорит, это красиво, вот!
Майя не хотела слушать чужой разговор и побежала в ванную.
Когда она оттуда вышла, Василиса стояла в коридоре под дверью.
– Майя, папа велел тебя поцеловать! Он хотел с тобой
тоже поговорить, а ты заперлась и воду пустила… Ты нарочно?
– Да Бог с тобой, я просто не слышала, голову мыла!
Пошли мюсли есть.
– А можно опять «арме риттеры»?
– Понравилось?
– Ужасно!
– Ладно, сейчас, только боюсь, я от этой прелести
растолстею!
– А ты ешь мюсли!
– Ага, хитренькая какая! – засмеялась Майя.
От вида Василисы, с аппетитом уписывающей блюдо ее детства,
дурное настроение как ветром сдуло. Все будет хорошо! Эта фразочка, звучащая в
последнее время всюду – в фильмах, сериалах, песнях, до крайности раздражала
Майю, но теперь она сама себе сказала: «Все будет хорошо!» Наверное очень важно
в это верить…
– Дядя Боря, вы постриглись? – закричала Василиса.
– Совершенно верно, дорогая Василиса. Глянул на себя в
зеркало и понял – пора стричься!
– Вам идет!
– Спасибо, Вася. А вот Майя молчит…
– С этой стрижкой вы меньше похожи на Кевина Костнера.
– Я в отчаянии!
– Не стоит отчаиваться, волосы отрастут, –
засмеялась она.
– У вас сегодня хорошее настроение?
– Отличное!
– Прекрасно! Так вот, дамы, программа такая – сейчас мы
едем в дельфинарий, оттуда заедем на часок в Кремль, а потом ко мне, обедать.
– К вам? – удивилась Василиса.
– Да, я сегодня с утра смотался на рынок и приготовил
шикарный обед. Ну а вечером – «Щелкунчик».
– Вот здорово!
В дельфинарии они веселились на всю катушку, а Василисе
удалось погладить дельфина.
Она взахлеб делилась впечатлениями:
– Ой, он такой приятный, гладенький, от него пахнет
морем… И совсем нестрашный, хотя сильный и здоровенный! Но веселый,
правда-правда! Он умеет улыбаться! Я его люблю! Его зовут Наполеон! А у Майи на
полочке тоже стоит Наполеон! – вдруг без всякого перехода сообщила она.
– Фигурка дельфина? – с улыбкой уточнил Борис
Андрианович.
– Нет, императора, в честь которого назвали торт! Мой
любимый!
– Кто у тебя любимый? – рассмеялся он. –
Император или торт?
– Торт!
– Понятно! А вы что, бонапартистка? – обратился он
к Майе.
В ответ она только загадочно улыбнулась.
В машине Майя вдруг подумала: я не хочу в Кремль и не хочу к
нему… Не хочу! Надо что-то придумать… срочно…
– Борис Андрианович, простите меня, но вы вчера не
предупредили об обеде… Я не смогу, я… записана к парикмахеру.
– Так плюньте! У вас прелестная головка, и незачем
что-то с ней делать, – беспечно ответил он.
– Нет, я не могу! К тому же вечером мы идем в театр… Я
не могу идти в театр в джинсах, я рассчитывала, что заеду переодеться. Простите
меня.
– А я хочу к дяде Боре! – заявила Василиса.
– Хорошо, с женщинами лучше не спорить! Независимо от
возраста! Решаем так! Подвозим Майю, куда она скажет, и едем в Кремль, а потом
обедать. А вечером встречаемся у театра. Годится?
– Годится! Годится! – хлопнула в ладоши
Василиса. – Дядя Боря, а что у вас на обед?