Золотые эполеты, пули из свинца - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Зверев cтр.№ 9

– Лучше я сделаю это не здесь, а на улице, встречу его у автомобиля, – предложил Голицын. – Для начала просто посмотрю на него издали. Если признаю, тотчас сообщу вам об этом. Но… Вы же согласитесь, господин генерал, что фамилия не из редких, так что если это не Владимир, это не значит, что он лжет. А ведь он может обидеться, решить, что его в чем-то подозревают…

Брусилов одобрительно кивнул:

– Верно. Вы тактичны и деликатны, я ценю эти качества в людях.

– Ваше высокопревосходительство, позвольте обратиться с просьбой. Вместе со мной в Ровно прибыл мой приятель, прапорщик Николай Гумилев, тоже гусар. Он откомандирован в 8-ю армию генерала Каледина. Это храбрый и умный офицер.

– Позвольте, поручик, – это не известный ли поэт и военный корреспондент «Биржевки»? – тут же поинтересовался Брусилов.

– Именно он, – подтвердил Сергей.

– Знаете что, заходите ко мне вечером вдвоем с вашим приятелем. Я читал его «Записки кавалериста», очень достойно написано. Интересно будет лично познакомиться с автором.

Голицын улыбнулся:

– Как раз об этом я и хотел попросить вас, господин генерал.

…Николай Гумилев поджидал Сергея Голицына, сидя на лавочке в небольшом сквере, разбитом рядом со зданием штаба.

– Ну что, князь? Вас уже послали в самое пекло? – с чуть заметной и необидной усмешкой спросил он. – Где пушек гром и сабель звон?

– Надеюсь, в это славное местечко мы отправимся вместе, – рассмеялся в ответ Голицын и рассказал о том, как приветливо встретил его командующий фронтом.

– Мы с вами, Николай Степанович, приглашены Брусиловым на что-то вроде вечернего чая. Даст Бог, будет и что-нибудь покрепче… Вот там и поговорим о наших перспективах. Вы ведь тоже рветесь на передовую, в настоящее дело?

– Еще бы! Отсиживаться в армейских тылах – это не для меня.

Разговор прервался: напротив штаба остановился крытый брезентом армейский «Паккард» защитного серо-зеленого цвета на литых каучуковых шинах. Задняя дверца открылась, из автомобиля выбрались трое: два молодцеватых казачьих хорунжих и человек в рваной русской офицерской шинели без погон, грязных изодранных галифе и разбитых сапогах. Словом, выглядел этот молодой мужчина, как натуральное огородное чучело. К тому же лицо его было сильно обезображено бугристыми шрамами, несомненно оставшимися после ожоговых спаек. Да, около года назад он явно горел: это подтверждала розовая, словно младенческая кожа лба, то, что бровь у него осталась только левая, а ресницы выгорели начисто.

Однако ни смеха, ни жалости его внешний вид не вызывал: в твердом взгляде серых глаз читалось сдержанное достоинство. Как-то сразу становилось ясно – этот мужчина никогда не скажет того, чего не думает, и не поступит противно своим понятиям о чести.

«Он или не он? – думал Голицын, напряженно всматриваясь в это обезображенное лицо. – Да-а, здорово ему досталось!.. Такие ожоги… Да и три года с 1913-го прошло, причем какие годы… Пойди признай тут. Впрочем, почему бы не спросить впрямую?»

– Минуту, Николай Степанович, и вглядитесь, будьте любезны, в этого человека. – Поручик встал со скамейки и сделал несколько шагов наперерез группе из троих людей, направлявшихся к крыльцу штаба.

Козырнув, Голицын спросил:

– Милостивый государь, я имею честь видеть господина графа Щербинина?

Обгоревший мужчина остановился как вкопанный, поднял на Сергея пронзительный взгляд, коротко кивнул:

– Да. Но я не припомню, чтобы встречался с вами.

– Владимир? – неуверенно сказал поручик. – Я Сергей Голицын. Ну, как же: в 1913 году, на среднем Дону… На войсковых учениях… Вспомнили?

Мужчина в рваной шинели на мгновение замешкался, затем отрицательно покачал головой:

– Нет. И не мог вспомнить: я не участвовал в тех маневрах, а зовут меня Анатолий. Но я знаю, за кого вы меня приняли – за Владимира, это мой сводный брат. Увы, он пропал без вести полтора месяца тому назад. Простите, господин поручик, но я не располагаю временем для разговора с вами: мне срочно нужно увидеть командующего фронтом.

В некоторой растерянности поручик вернулся к скамейке.

– Я обратил внимание на человека, с которым вы разговаривали. Тут волей-неволей обратишь. Досталось же ему, ожоги жуткие, – сказал Гумилев, почти дословно повторяя мысленную реплику Сергея. – И кто же он такой?

Выслушав ответ Голицына, Николай Степанович призадумался.

– Надо же, – сказал он наконец, – то ли мир тесен, то ли прослойка тонка… Представьте, князь, я ведь был знаком с Анатолием Щербининым, правда, шапочно. Году этак в 1909-м или 1910-м он несколько раз заходил в «Собаку». Репутация у него, помнится, была скандальная: отчаянный гуляка, записной дуэлянт, картежник… Кстати, сочинял весьма остроумные стихотворные пародии и эпиграммы. Я тоже от него пародии удостоился, мне она очень понравилась, удивительно точно был схвачен мой стиль. И, вспоминаю, я краем уха слышал то ли от Кузмина, то ли от Городецкого, что у этого талантливого шалопая есть старший сводный брат…

– Так это он? Анатолий Щербинин? – жадно спросил Сергей. – Вы его узнали?

Гумилев только плечами пожал:

– В чем-то похож. А в чем-то – совсем другой человек. Что вы хотите, князь, прошло целых шесть лет, из них три года войны. Людям свойственно меняться. Да еще эти жуткие ожоговые шрамы… Поговорить бы с ним!

– А что ж, – отозвался Голицын, – и поговорим. Несколько попозже. Заинтересовал меня этот человек.

Два мощных паровоза, обшитых стальными листами, тащили за собой тяжелую тушу австрийского «командного» бронепоезда по рельсам железнодорожной ветки Львов – Ковель. Бронепоезд двигался по направлению, перпендикулярному линии фронта, постукивал колесами на стыках, медленно приближаясь к передовым позициям. На холмы и перелески Галиции опускался тихий майский вечер. Искры, вылетавшие из паровозных труб, ярко вспыхивали на фоне потемневшего неба.

Блиндированный штабной вагон бронепоезда делился на отсеки, одним из которых был походный кабинет начальника австрийского Генерального штаба, барона Франца Конрада фон Гетцендорфа.

В войсках семидесятитрехлетний фон Гетцендорф пользовался популярностью. Особыми полководческими талантами барон не блистал, но был снисходителен и добродушен, осторожен, аккуратен, не увлекался националистической риторикой, унижающей мадьяр, чехов и словаков, а иногда даже проявлял неожиданное остроумие.

Император Франц Иосиф тоже благоволил своему бессменному начальнику Генерального штаба. Престарелый монарх был весьма невыразительным человеком бюрократического склада мышления, недаром при переписи населения в Вене он записал себя в анкете как «самостоятельного чиновника». Однако Франц Иосиф питал почему-то слабость ко всему военному, обожал носить мундир, самолично ревностно следил за тем, чтобы солдаты тщательно застегивались на все пуговицы и до блеска начищали сапоги… Несмотря на свою военную манию, австрийский император ни разу не выиграл ни одну войну.