Вернувшись в комнату, Кремер позвонил Горецкому.
– Я звоню от Шабановой, – сказал он. – Она мертва, по внешним признакам самоубийство. Пистолет «беретта».
Горецкий помолчал.
– Ясно… Ты ничего там не трогал?
– Ничего существенного.
– Я сейчас буду.
– Дверь была не заперта, я так ее и оставлю.
– Значит, тебя я не застану?
– Нет.
Он положил трубку прежде, чем полковник успел бы о чем-то спросить. Телефон тут же зазвонил, но Кремер не ответил.
По лестнице он спустился на пятнадцатый этаж и позвонил в дверь квартиры, расположенной под квартирой Шабановых. Тишина. Тогда Кремер надавил кнопку звонка у соседней двери. Спустя минуту открыла пожилая раскрасневшаяся женщина в забрызганном водой фартуке. Из ванной доносилось натужное тарахтение стиральной машины.
– Добрый день, – вежливо поздоровался Кремер.
– Здравствуйте…
– Видите ли, меня просили передать кое-что, – он кивнул в сторону квартиры, куда только что звонил, – но, видимо, нет никого…
– Кому передать, Борису? – Женщина вытерла руки фартуком.
– Да, ему.
– Так он здесь теперь не живет. Уехал, а квартиру сдал, да…
– О, какая жалость… Давно?
– Да нет, с неделю всего…
– Выходит, пропало мое поручение… А Борис так ждал…
Женщина поспешила успокоить Кремера:
– Ничего не пропало. Борис ведь не в другой город уехал. Здесь он, в Москве, и мне свой новый адрес оставил и телефон, чтобы я давала, если кто будет его спрашивать… Да вы заходите.
Кремер вошел в тесную прихожую, загроможденную старым холодильником и тумбочкой с зеркалом. Хозяйка порылась в пухлой записной книжке и переписала на обрывке газеты адрес и мобильный номер.
– Спасибо. – Кремер спрятал бумажку в карман. – Борис очень обрадуется… А кому он сдал квартиру, вы не знаете? Я подумал, если это его знакомый, может, он сам передаст?
– Ох, нет… Не знаю, и не видела.
– Ну хорошо, спасибо… До свидания.
Хозяйка закрыла за Кремером дверь. Потоптавшись немного в коридоре, он снова подошел к двери квартиры Бориса, внимательно ее оглядел. Древесностружечная плита, какие часто ставят в новых домах, мечта квартирного вора. Кремер примерился и с первой попытки высадил хилый замок плечом. Войдя, он прикрыл за собой дверь.
Если он надеялся увидеть что-то примечательное, то напрасно. Квартира как квартира – чистенькая, опрятная, со скромной подержанной мебелью. Кремер начал тщательный обыск с кухни. Под раковиной стояли несколько пустых бутылок из-под водки и коньяка, одна из них, похоже, была опустошена не так давно. Потом он перебрался в ванную, потом в комнату. Он не нашел ничего или почти ничего, не считая разве замытого бурого пятна у стены под потертым ковром. Это могла быть краска, пролитая когда-то во время ремонта. Или кровь.
13
По мобильному номеру, полученному от соседки Бориса, никто не отозвался. Тогда Кремер поехал по адресу. На поиски он потратил битый час; разыскав наконец нужный переулок, он вошел в подъезд и поднялся на второй этаж. На звонок в квартиру шесть отклика также не последовало. Дверь здесь была как две капли воды похожа на ту, которую он столь бесцеремонно выставил. «Этому Борису не везет со мной, – сокрушенно подумал Кремер. – Судьба мне ломать его двери».
Замок и тут даже не притворялся, что сопротивляется. Миновав прихожую, Кремер очутился в узкой, пропахшей плесенью длинной комнате, где обстановку составляли дощатый стол, два шатких стула, допотопный телевизор и обшарпанный диван. На диване лицом вверх лежал человек в расстегнутой рубашке. Если бы не торчащий под левым соском нож-стилет, Кремер принял бы его за спящего.
Он взял убитого за руку, потрогал его лоб. Борис, если это был он, умер совсем недавно. Возможно, Кремера опередили всего на несколько минут.
В ящике стола Кремер обнаружил паспорт на имя Бориса Владимировича Каргина и довольно приличную сумму денег. В карманах брюк убитого ничего достойного внимания не нашлось, как и в карманах висевшего на спинке стула пиджака. А вот с пола возле дивана Кремер подобрал нечто такое, что ему весьма и весьма не понравилось…
Завершив осмотр, он вышел и принялся звонить к соседям. Две из трех квартир не подавали признаков жизни. Из третьей откликнулась, судя по голосу, древняя бабушка. Она наотрез отказалась впустить Кремера в жилище и снабдила его из-за ободранной двери ценнейшей информацией о том, что ничего не видела, ничего не слышала и ничего не знает.
Во дворе Кремер устало присел на лавочку, закурил. Он и сам не отдавал себе отчета, как его измотали события двух последних дней. Особой чувствительностью он, понятно, не отличался, но не в том было дело. Его преследовало неотступное ощущение собственного бессилия. Он все время оставался позади, отставая, быть может, всего на полшага от чьей-то злой воли.
Поймав такси, он возвратился к себе и долго сидел за столом, размышляя, чертя что-то машинально в записной книжке. Потом он подтянул телефон и набрал номер Горецкого. Полковник ответил после второго гудка.
– Стас, это снова я…
– Слышу.
– Можешь сейчас ко мне подъехать?
– Это так срочно? Понимаешь, я…
– Боюсь, это срочно, Стас.
– Ну, хорошо… Еду.
Полковник приехал через сорок минут. Кремер встретил его вопросом:
– Ты был у Шабановой?
– Да, конечно.
– Твое мнение?
– Такое же, как и твое. По внешним признакам – самоубийство. Но если ты меня вызвал, чтобы спросить мое мнение…
– Садись, Стас. Как насчет глотка бренди?
– Положительно.
Кремер достал бутылку и рюмки.
– Распоряжайся сам… Скажи, Стас, ты осматривал труп Шабанова?
– Само собой.
– Ну и как?
– Что «ну и как»? Труп как труп… Только очень мертвый.
– Милиция снимала отпечатки пальцев?
– Я у них не спрашивал. Думаю, нет, а зачем? Да если бы и попытались, вряд ли что бы вышло. Он же расшибся в котлету. И руки, и лицо, все.
– Вот именно, – сказал Кремер, вновь наполняя опустевшие рюмки. – Вот именно, Стас. Как ты это себе представляешь?
– Что?
– Может ли человек так разбиться, упав не то что с шестнадцатого этажа, а хоть с самолета?
Горецкий приподнял брови.
– Но ты же сам видел, как он упал.
– Нет, не так. Сначала я видел его в лоджии, а потом я его там не видел. Вот и все. Я не видел, как он падал.