Война в затерянном мире - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Зверев cтр.№ 36

– А люди говорят, еще есть такие… с палками. Палки крутятся, а этот… как его…

– Вертолет?

– Да, он… Палки крутятся, а он летит. Это как?..

…В той командировке Пловцов придумал новый способ посадки на площадку ограниченных размеров в горах. Тогда он был пилотом, штурманом стал позже, когда понял, что стало подводить зрение. А в ту пору он был единственным, кто умел сажать в горах «вертушку» с боевого разворота. Получалось не только красиво, но и безопасно. До него боевой разворот летчики выполняли, чтобы при полете на предельно малой высоте начать атаку на цель. Полет на малой высоте мешает увидеть цель заранее, и часто случалось так, что летчики видят ее, когда пролетают мимо. И тогда они резко набирают высоту, после чего разворачивают «вертушку» на сто восемьдесят градусов. Цель при этом находится под контролем, и летчик начинает работать по ней с пикирования.

Оказавшись в нескольких переплетах в начале первой чеченской кампании, Пловцов решил сделать немыслимое – с боевого разворота сесть. В первый раз получилось случайно. Он уходил от неожиданного обстрела «вертушки» из крупнокалиберного ДШК и, выполнив разворот с креном, сел в горах на площадку. Повезло, что она там была, иначе катиться бы ему в горящей машине в ущелье.

Но он сел. И с тех пор часто высаживал десант или снимал разведку именно так. Быстро пролетал по ущелью недоступным для оружия боевиков, после чего выходил на боевой разворот. В такие минуты даже обкуренные бандиты начинали искать для себя укрытия. А он гасил скорость и садился на площадку размером с теннисный корт. Привыкшие к тактике поражения вертолетов в момент их зависания над ущельем для посадки, боевики заранее пристреливали зоны, в которых могла оказаться «вертушка». Но Пловцова это не беспокоило, как остальных. Он сажал машину в тот момент, когда духи начинали поднимать головы, пытаясь разобраться, почему «вертушка» не ударила по ним из НУРСов и куда она подевалась. А поднимался Пловцов так же, как и взлетал. Уходил вверх, набирал скорость, кренился для боевого разворота и, пока боевики искали укрытие, уходил.

А потом Пловцова списали. Он часто видел себя в тревожных снах за штурвалом, а не над картой, и просыпался с радостным чувством ощущения полета. Но быстро приходил в себя и вспоминал, что всего лишь штурман…

Сначала пришлось добираться поездом до Волгограда. Эти несколько суток Шурик провел в полузабытьи. С ним в купе ехали молодая мама с ребенком, занимающие первый ярус купе, и надоедливый мужик лет сорока, инженер. Шурик, год отслуживший в Подмосковье в части космических войск, одетый в штатское, мчался из отпуска в командировку. Форма и остальное, что необходимо для службы, покоилось в двух огромных чемоданах на полках над дверью купе. Место свое он занял первым, ничем не выдавал своей принадлежности к космическим войскам, а теперь и внутренним, куда был вызван внезапно и неожиданно. Со своею короткой стрижкой и суровым взглядом недавнего выпускника он почему-то казался молодой маме бандитом. Не большее доверие вызывал у нее и другой спутник, который, едва колеса стукнули и состав тряхнуло, тут же предложил Шурику выпить.

Но уже через пару часов, когда состоялось вынужденное в таких случаях знакомство, женщина успокоилась и приложила к имеющейся на столике закуске инженера несколько пакетов провизии. Присоединился и Шурик.

Отнекиваться от водки он счел ненужным. Не был и ее любителем, однако уступил натиску соседа и сдался. После двух бутылок водки инженер забрался на свою полку и заснул сном человека, которого анестезировали перед предстоящим коронарным шунтированием.

Шурику тоже было нехорошо, но он держался. Пару раз в откинувшуюся дверь заглядывали «каталы», но, не обнаружив в купе никого, кто, по их разумению, мог иметь крупную сумму денег, удалялись. Пришел проводник, сообщил, что есть чай. Сам он, судя по непослушным губам, пил другой напиток. Ближе к ночи проводник пришел еще раз, поинтересовался, не видел ли Шурик его дерматиновое портмоне с кармашками для билетов пассажиров, получив отрицательный ответ, постоял еще с минуту, глядя на мелькающие за окном березы, и вышел. В следующий раз Шурик увидел его только ближе к обеду следующего дня. К тому же времени проснулся и инженер.

Словом, если не считать погони за одним из картежных дел мастеров, закончившейся дракой в соседнем вагоне, дорога до Волгограда была скучной и однообразной. Мама с малышом сошли, и дальше до Ставрополя Шурик ехал со страдающим похмельем попутчиком в полупустом купе. У лейтенанта тоже разламывалась голова, однако у него в отличие от соседа, который мечтал выпить, при одном только упоминании о водке начиналась тошнота.

Инженер по имени, которое Шурик позабыл тотчас, как они познакомились, вел себя как зажатый тисками семьи мужчина, вырвавшийся наконец на свободу. Получив возможность делать то, чем, по всей видимости, ему было запрещено заниматься дома, в Невинномысске (куда тот и следовал после командировки), пил, куражился, ходил в ресторан высматривать одиноких женщин. Впрочем, в полной мере ему удавалось лишь первые два дела. Женщин он в своих трико с вытянутыми коленями не интересовал, а очки его в роговой оправе на высоте полутора метров от земли женщин даже раздражали.

Шурик наблюдал за событиями с ледяным спокойствием. Под Невинномысском внезапно выяснилось, что у инженера закончились деньги. Это стало очевидным, когда он за полчаса до прибытия на вокзал направился было приобретать у проводника, который к тому времени уже находился в состоянии анабиоза от возлияний, очередную бутылку ставропольской водки. Похлопав себя по карманам, инженер загрустил, после чего стал думать, что делать дальше. Мысли его далеко, как видно, не зашли, и он уставился на Шурика долгим взглядом.

– Денег нет, – сказал он Шурику. – Сюда никто не входил?

Не получив ответа, он решил прощупать молодого человека еще одним способом:

– Милицию вызвать, что ли…

На вокзале его встречала жена. Радостным в глазах женщины был только первый поцелуй. Но даже он выглядел каким-то сдержанным, поскольку супруга инженера была из тех женщин, что улавливают запах алкоголя изо рта любимого на расстоянии прямого выстрела.

Потом был Пятигорск. И только после него, измотав Шурика стуком колес и остановками, поезд застопорил свое движение в Моздоке.

Отметившись в комендатуре и справившись, как можно добраться до аэродрома, он вдруг встретил в лице ненавистных с институтской поры «комендачей» понимание. Они усадили его в «уазик», на все дверцы которого были навешаны бронежилеты, и довезли до аэродрома.

Около часа Шурик сидел на траве близ асфальтового поля шириной и длиной около пятисот метров. Жевал былинку и думал о том, как распорядилась бы им судьба, согласись он на службу в Приволжье. Ему предлагали настойчиво, намекая на то, что раз отец командует там округом, то, быть может, было бы лучше, если бы и сын пошел по его стопам…

Шурик еще задолго до этих настойчивых притязаний позвонил отцу и сказал, что служить под его началом не хочет. Пять лет ему приходилось доказывать, что он в институте не потому, что папа генерал, а потому, что дедушка его и прадедушка генералами были.