Сержант выделил среди афганцев того, кого он посчитал лидером — по крайней мере, к нему прислушивались другие полицейские, — выделил момент, когда тот вышел покурить, подошел…
— Сержант Гэтуик. Джим. — Он широко улыбнулся и протянул руку, потому что именно так советовали делать специалисты из отдела PR. Да, был в американской морской пехоте теперь и такой отдел, чтоб его…
— Заболь, сэр, — сказал афганец, английским он владел, хотя и с акцентом.
— Брось, какой я тебе сэр… — с нарочитой веселостью сказал сержант, — ты, наверное, старше званием, чем я. Меня зовут Джим, усек?
— В газетах пишут, что к американцам надо обращаться именно так.
— Брось. Пойди в нужник и используй там эту газету по назначению. Меня зовут Джим, парень, и никак иначе.
— Джим.
— Верно. Джим.
В газетах и в самом деле чего только не писали, и про многие вещи лучше было бы помолчать. Например, «Интернэшнл геральд трибьюн», газета для путешествующих американцев, напечатала статью о том, как в Калифорнии один придурок публично сжег Коран, — как только газета попала в Афганистан, это вызвало волну терактов
[34]
, в Мазари-Шарифе вырезали представительство ООН. Еще одна газета напечатала интервью с каким-то иракцем, который жалел, что он такой маленький и некрасивый, что он мечтает выглядеть так же, как американцы, и сожалеет о том, что никогда этого не добьется, — после этого началось обострение обстановки в Ираке
[35]
. Надо сказать, что у морских пехотинцев было хорошо развито чувство юмора — газеты с «репортажами из „горячих точек“» читали по вечерам перед сном под дружное ржание, все знали, что журналистов здесь мало, а большая часть репортажей представляет собой компиляцию официальных пресс-релизов Министерства обороны и собственных безумных выдумок. Интернет на базе подключили, и сержант узнал, что за сегодняшний день в Афганистане погибли семнадцать человек, хотя только тут, на въезде, на базу поджарились восемь, и пять — он точно знал, что погибли в Джей-баде, это только те, про которых он точно знал. Оставалось четыре человека на весь остальной Эй-стан за день тяжелых боев, за налеты и теракты в Кабуле, за ожесточенные бои в кандагарской зеленке, за осажденные и отрезанные от своих блокпосты, подвергающиеся постоянным обстрелам. Прошла и информация о том, что «по причине технических неполадок» на границе рухнул истребитель-бомбардировщик, в отношении одного из пилотов было написано «ранен», в отношении другого — MIA, missing in action.
Пропал без вести…
— Заболь, как насчет того, чтобы разжечь костер и поджарить немного мяса? Как ты думаешь, мы можем достать мяса в этой чертовой стране?
— Вообще-то можем. Но только не в периметре. В городе я найду мясо.
— Лавки закрыты.
— Они откроются, сэр, если хорошо попросить.
— Джим.
— Джим, сэр… Простите, мне так привычнее.
У Гэтуика возникло такое впечатление, что этот афганец, как и все здесь, — с двойным дном. Подобострастное «сэр» — и кинжал за спиной.
— О’кей, как хочешь. Сейчас я найду машину.
Сержант подошел к офицеру, командующему обороной базы по фамилии Стефенс:
— Сэр, я бы хотел взять одну из своих машин и выехать в город. Вместе со мной будет один из афганских полицейских.
Стефенс посмотрел на него, как на сумасшедшего.
— Для чего? В городе стреляют, по дороге тоже.
— Мне нужно купить мяса, сэр.
— Мяса, сержант?!
— Да, сэр, мяса. Старого доброго мяса, чтобы пожарить старый добрый гриль. Мне не нравится, сэр, что афганцев в два раза больше нас, и на них, по сути, держится оборона стратегически важной точки. Если муджики пойдут на приступ ночью — может получиться все, что угодно, сэр. Я думаю, этот афганец авторитет среди своих, и хочу прощупать, чем он дышит. К тому же одно дело — просто предать американца, и совсем другое — предать американца, с которым ты преломил хлеб. Это разные вещи, понимаете, сэр?
— Вы специалист по контактам с местными?
— Нет, сэр. Просто я тут давно и кое-что понял. Ответственность за возможные последствия я беру на себя.
Офицер пожал плечами.
— Сколько времени вам понадобится?
— Час… может, полтора. Спасибо, сэр.
— Не за что, сержант. Делайте, как считаете правильным
[36]
.
Выехали на пикапе, сержант взял с собой еще и тот Bravo-AKM, который взял себе Амойо, — на всякий случай. Пикап с пулеметом, три автомата и гранаты — все это для того, чтобы преодолеть путь до города длиной меньше, чем миля.
— Где ты родился, Заболь? — спросил сержант, когда грузная туша бронетранспортера откатилась в сторону, освобождая выезд.
— В Пактии, сэр.
— А я в Техасе. Пактия — это южнее?
— Да, сэр. Южнее нас, отсюда сотня километров до моего дома.
— А мне до моего дома лететь больше двенадцати часов, Заболь, — сказал сержант, выруливая на шоссе, — только представь, полдня в самолете.
— Зачем же тогда вы воюете здесь?
Заболь по виду был опытным воином — проверил, как открывается заднее стекло, оно, как форточка, сдвигалось в сторону, и можно было пролезть к пулемету, потом опустил до половины окно, и положил на него автомат так, чтобы в случае чего — быстро начать стрелять.
— Мы хотели вам помочь, Заболь. Разве мы не помогли вам?
— Помогли, сэр, только толку от этой помощи — мало.
— Почему мало?
— Потому что вы слабые. Вы пытаетесь убедить врагов — а их надо убивать. Если бы вы прошли дальше и убили всех врагов — вас бы стали уважать.
— Дальше — это куда?
— В Пакистан. В приграничье, сэр, где вас ненавидят и где водятся ваши враги.
Сержант уже пожалел, что начал этот разговор. К тому же — темнело, и он не видел отчетливо дорогу перед собой. Если кто-то успел подложить фугас на дорогу — от них потом не найдут даже, что положить в гроб. Гэтуик ощущал себя голым — он привык ездить на «Мастиффе», а тут — обычный, небронированный пикап.
— А ты почему воюешь?
— Это просто работа, сэр. Должен же я как-то обеспечивать свою семью.