Гирман молчал – это действительно было случайностью, но именно той случайностью, в которую ни один человек в здравом уме не поверит.
– Остановите машину!
«Хорьх», медленно катившийся у самого тротуара, плавно сбавил скорость и остановился.
– Извольте выйти вон, господин Гирман! Больше никаких дел я с вами иметь не желаю! – надменно и жестко проговорил Путилов. – И обо всех наших договоренностях можете забыть. Раз и навсегда!
Пожилой человек, покинувший бронированную правительственную машину, нетвердым шагом вышел на тротуар, как-то беспомощно огляделся. Если на площади перед Исаакиевским собором, взглянув на него, ему можно было дать шестьдесят, максимум шестьдесят пять лет – то сейчас это был глубокий старик. Доковыляв до скамейки из чугунного литья, он присел, каким-то бессильным движением приложил руку к левой стороне груди.
Бейрут, район Борж эль-Бражнех
Вечер 29 июня 1992 года
Почти месяц жары сделал свое дело – под палящими лучами солнца иссыхала земля, плавился асфальт, город плыл в знойном мареве. А сегодня под вечер, впервые за этот месяц, на горизонте стали собираться тучи. К вечеру поднялся ветер, иссиня-черные горы наступали на город, погасив до положенного срока солнце – и первые артиллерийские разрывы грома уже вспарывали воздух.
Но дождя, что принес бы облегчение измученной солнцем земле, пока не было.
Было больно. Просто по-человечески больно, и все. Я уже вышел из того возраста, когда поют серенады под окном и когда сердце разрывается от мимолетного взгляда, который любимая подарила постороннему мужчине. Наверное, я слишком рано повзрослел.
Вечеринка… Набережная… Кафе… Черно-белая кинопленка с треском крутилась через старенький кинопроектор памяти, скрипя и постоянно обрываясь. И каждый обрыв отзывался новой вспышкой боли в выгоревшей до пепла душе…
Просто она предательница. Вот и все. Британцы – непонятно как – подставили мне ее, а я купился. Повелся, как тот осел, которому перед носом повесили морковку на палке. И чуть сам не стал предателем.
А за предательство есть только одно наказание…
– Мы приехали… Вставайте, князь, вас ждут великие дела! – Отчаявшись обратить на себя внимание, действительный статский советник Иван Иванович Кузнецов весьма больно толкнул меня в бок, и только тогда я вернулся в этот мир.
– Да… Я понял.
– Мы будем внизу. Сноу желательно взять живым, остальные – на ваше усмотрение. Ничего не бойтесь. Если даже будет стрельба – полиция не приедет по вызову.
Я должен поступить как мужчина. Как мужчина, которого предали – господи, бред-то какой… Кто кого предал? Меня? У нее есть какие-то обязательства передо мной? Страну? Как все глупо, неправдоподобно, невозможно… До невозможности бредово…
Я вышел из машины. Пистолет – его я положил в потайной карман пиджака – весил, казалось, килограммов десять, холод его стали я чувствовал даже через рубашку. Тучи накрывали город сплошным покрывалом, и во тьме молочно-желтыми шарами висели фонари. Безмолвными исполинами, словно стражи, стояли по обе стороны дороги кедры. Взглянул на часы – до полуночи полтора часа.
– Этот?! – Мехмет первым заметил идущую к двери фигуру. Что-то в походке было странное, так обычно идет пьяный или больной человек, медленно, слегка покачиваясь и внимательно рассчитывая каждый шаг.
Сидевший за рулем Сноу повернулся, вгляделся, пытаясь распознать в черной фигуре, освещаемой только светом уличных фонарей и окон, знакомые черты. Как раз в этот момент змеистая синяя молния разрезала мглу неба, фотографической вспышкой осветив окрестности…
– Кажется, он… Больше некому. Он!
– Берем? – Мехмет опасно подобрался, словно бойцовая собака перед прыжком.
– Сидеть! – резко ответил Сноу. – Я сказал, когда он в доме будет, тогда и берем. Тут пара человек уже хотели его взять – в морге сейчас лежат! Следом хочешь?
– Я этого кяфира руками порву, – мрачно сказал Мехмет, – голыми руками…
– Когда я скажу, только тогда и порвешь! – с угрозой в голосе проговорил Сноу. Мехмет хотел что-то сказать, но передумал. Англиз сейчас для него эмир, за неподчинение эмиру с отступника полагается снять живьем кожу. Ничего, придет и другое время…
– С бабой что делать? – угрюмо спросили с заднего сиденья.
– Что хотите…
Дверь открылась сразу – как будто Юлия ждала прямо за дверью. Сегодня она надела длинное, черное, пошитое в Париже платье, готовясь к разговору. Возможно, самому важному разговору в жизни их двоих. Когда зазвенел звонок, она бросилась к двери, открыла – и замерла на месте… По лицу своего возлюбленного она сразу поняла, что он – знает. Все знает.
Не говоря ни слова, она отступила в прихожую. Руки и ноги наливались мертвящим холодом…
Санкт-Петербург, Большая Морская
Императорский яхт-клуб
Вечер 29 июня 1992 года
Действительный статский советник Гиви Несторович Карадзе, товарищ начальника отдела контрразведки, молодцевато, одним движением выскочил из таксомотора, подхватил толстый кожаный, набитый бумагами портфель, с которым не расставался. Портфель был набит бумагами по текущей работе – почему-то Карадзе не доверял сейфу даже в своем служебном кабинете и считал, что на плече эти бумаги будут в большей безопасности, чем за бронированной дверью сейфа. Сегодня в этом портфеле были бумаги только по одному делу – по результатам наблюдения за неким Моисеем Ароновичем Гирманом. Результаты были обнадеживающие – только совсем не в том направлении. Карадзе просто не знал, что делать с информацией, которую он получил. А бюрократическая мудрость, проверенная десятилетиями, гласила: когда не знаешь, что делать, посоветуйся с начальством. Именно это и собирался сделать Карадзе – вот только начальство в лице несменяемого товарища министра внутренних дел Кахи Несторовича Цакая очень уж место выбрало странное для встречи. Не кабинет в здании министерства, защищенный от прослушивания, а задняя комната в здании Императорского яхт-клуба. Место достойное, слов нет – вот только для тайных встреч, на взгляд товарища начальника департамента контрразведки, совсем неподходящее. Но начальству виднее…
Войдя в здание, Карадзе кивнул швейцару, тот внимательно всмотрелся в него. Карадзе членом клуба не был – не тот уровень.
– Каха Несторович, – тихо сказал Карадзе швейцару, и тот, не меняя бесстрастного выражения лица, кивнул.
– Разумеется. Пройдемте.
Обслуживание в Императорском яхт-клубе было всегда на самом высшем уровне…
Каха Цакая располагался в своем любимом кресле, в глубине комнаты. Камин сегодня не горел – его заменяло несколько толстых свечей в массивных бронзовых подсвечниках. Лицо постоянного товарища министра тонуло в полумраке…
– Итак, Гиви. Расскажи нам о своих изысканиях…