— Ну что ж ты, батюшка, стал предо мною, глаза выпучил! —
продолжала кричать на меня бабушка, — поклониться-поздороваться не умеешь, что
ли? Аль загордился, не хочешь? Аль, может, не узнал? Слышишь, Потапыч, —
обратилась она к седому старичку, во фраке, в белом галстуке и с розовой
лысиной, своему дворецкому, сопровождавшему ее в вояже, — слышишь, не узнает!
Схоронили! Телеграмму за телеграммою посылали: умерла али не умерла? Ведь я все
знаю! А я, вот видишь, и живехонька.
— Помилуйте, Антонида Васильевна, с чего мне-то вам худого
желать? — весело отвечал я очнувшись, — я только был удивлен… Да и как же не
подивиться, так неожиданно…
— А что тебе удивительного? Села да поехала. В вагоне
покойно, толчков нет. Ты гулять ходил, что ли?
— Да, прошелся к воксалу.
— Здесь хорошо, — сказала бабушка, озираясь, — тепло и
деревья богатые. Это я люблю! Наши дома? Генерал?
— О! дома, в этот час, наверно, все дома.
— А у них и здесь часы заведены и все церемонии? Тону
задают. Экипаж, я слышала, держат, les seigneurs russes!
[26]
Просвистались, так
и за границу! И Прасковья с ним?
— И Полина Александровна тоже.
— И французишка? Ну да сама всех увижу. Алексей Иванович,
показывай дорогу, прямо к нему. Тебе-то здесь хорошо ли?
— Так себе, Антонида Васильевна.
— А ты, Потапыч, скажи этому олуху, кельнеру, чтоб мне
удобную квартиру отвели, хорошую, не высоко, туда и вещи сейчас перенеси. Да
чего всем-то соваться меня нести? Чего они лезут? Экие рабы! Это кто с тобой? —
обратилась она опять ко мне.
— Это мистер Астлей, — отвечал я.
— Какой такой мистер Астлей?
— Путешественник, мой добрый знакомый; знаком и с генералом.
— Англичанин. То-то он уставился на меня и зубов не
разжимает. Я, впрочем, люблю англичан. Ну, тащите наверх, прямо к ним на
квартиру; где они там?
Бабушку понесли; я шел впереди по широкой лестнице отеля.
Шествие наше было очень эффектное. Все, кто попадались, — останавливались и
смотрели во все глаза. Наш отель считался самым лучшим, самым дорогим и самым
аристократическим на водах. На лестнице и в коридорах всегда встречаются
великолепные дамы и важные англичане. Многие осведомлялись внизу у обер-кельнера,
который, с своей стороны, был глубоко поражен. Он, конечно, отвечал всем
спрашивавшим, что это важная иностранка, une russe, une comtesse, grande
dame
[27]
и что она займет то самое помещение, которое за неделю тому назад
занимала la grande duchesse de N
[28]
. Повелительная и властительная наружность
бабушки, возносимой в креслах, была причиною главного эффекта. При встрече со
всяким новым лицом она тотчас обмеривала его любопытным взглядом и о всех
громко меня расспрашивала. Бабушка была из крупной породы, и хотя и не вставала
с кресел, но предчувствовалось, глядя на нее, что она весьма высокого роста.
Спина ее держалась прямо, как доска, и не опиралась на кресло. Седая, большая
ее голова, с крупными и резкими чертами лица, держалась вверх; глядела она
как-то даже заносчиво и с вызовом; и видно было, что взгляд и жесты ее
совершенно натуральны. Несмотря на семьдесят пять лет, лицо ее было довольно
свежо и даже зубы не совсем пострадали. Одета она была в черном шелковом платье
и в белом чепчике.
— Она чрезвычайно интересует меня, — шепнул мне, подымаясь
рядом со мною, мистер Астлей.
«О телеграммах она знает, — подумал я, — Де-Грие ей тоже
известен, но m-lle Blanche еще, кажется, мало известна». Я тотчас же сообщил об
этом мистеру Астлею.
Грешный человек! только что прошло мое первое удивление, я
ужасно обрадовался громовому удару, который мы произведем сейчас у генерала.
Меня точно что подзадоривало, и я шел впереди чрезвычайно весело.
Наши квартировали в третьем этаже; я не докладывал и даже не
постучал в дверь, а просто растворил ее настежь, и бабушку внесли с триумфом.
Все они были, как нарочно, в сборе, в кабинете генерала. Было двенадцать часов,
и, кажется, проектировалась какая-то поездка, — одни сбирались в колясках,
другие верхами, всей компанией; кроме того, были еще приглашенные из знакомых.
Кроме генерала, Полины с детьми, их нянюшки, находились в кабинете: Де-Грие,
m-lle Blanche, опять в амазонке, ее мать madame veuve Cominges, маленький князь
и еще какой-то ученый путешественник, немец, которого я видел у них еще в
первый раз. Кресла с бабушкой прямо опустили посредине кабинета, в трех шагах
от генерала. Боже, никогда не забуду этого впечатления! Пред нашим входом
генерал что-то рассказывал, а Де-Грие его поправлял. Надо заметить, что m-lle
Blanche и Де-Грие вот уже два-три дня почему-то очень ухаживали за маленьким
князем — a la barbe du pauvre general
[29]
, и компания хоть, может быть, и
искусственно, но была настроена на самый веселый и радушно-семейный тон. При
виде бабушки генерал вдруг остолбенел, разинул рот и остановился на полслове.
Он смотрел на нее, выпучив глаза, как будто околдованный взглядом василиска.
Бабушка смотрела на него тоже молча, неподвижно, — но что это был за
торжествующий, вызывающий и насмешливый взгляд! Они просмотрели так друг на
друга секунд десять битых, при глубоком молчании всех окружающих. Де-Грие
сначала оцепенел, но скоро необыкновенное беспокойство замелькало в его лице.
M-lle Blanche подняла брови, раскрыла рот и дико разглядывала бабушку. Князь и
ученый в глубоком недоумении созерцали всю эту картину. Во взгляде Полины
выразилось чрезвычайное удивление и недоумение, но вдруг она побледнела, как
платок; чрез минуту кровь быстро ударила ей в лицо и залила ей щеки. Да, это
была катастрофа для всех! Я только и делал, что переводил мои взгляды от
бабушки на всех окружающих и обратно. Мистер Астлей стоял в стороне, по своему
обыкновению, спокойно и чинно.
— Ну, вот и я! Вместо телеграммы-то! — разразилась наконец
бабушка, прерывая молчание. — Что, не ожидали?
— Антонида Васильевна… тетушка… но каким же образом… —
пробормотал несчастный генерал. Если бы бабушка не заговорила еще несколько
секунд, то, может быть, с ним был бы удар.
— Как каким образом? Села да поехала. А железная-то дорога
на что? А вы все думали: я уж ноги протянула и вам наследство оставила? Я ведь
знаю, как ты отсюда телеграммы-то посылал. Денег-то что за них переплатил, я
думаю. Отсюда не дешево. А я ноги на плечи, да и сюда. Это тот француз?
Monsieur Де-Грие, кажется?
— Oui, madame, — подхватил Де-Грие, — et croyez, je suis si
enchante… votre sante… c'est un miracle… vous voir ici, une surprise
charmante…
[30]