– Пойдем-пойдем, Варя пол моет. Не будем ей мешать.
Они побрели вдоль занесенного пылью поля, удаляясь от Поселка. Со стороны их можно было принять за родных братьев, из которых Купелин – старший, а Рудин – меньшой. Оба – лысоватые, оба – с серьезной миной на лицах и душещипательной грустью в глазах. Рудин в двух словах поведал о намерениях Шведе отправить к Ипату делегацию.
– И тебя уговорили… – догадался Купелин. – Сукин ты кот, Паша…
– Я думал… – Рудин вспомнил испуг в глазах Варвары и поперхнулся. – Я полагал, что ты согласишься пойти со мной…
– Я? К Ипату? – Купелин почесал затылок, отряхнул воротник от пыли. – Ты разве не обратил внимание, что матросский совет спит и видит нашу честную компанию раздробленной? Более того, Шведе настойчиво силится спровадить неугодных к черту на рога: Гаврилу – к Гипотенузе, Зурова – за крысиным мясом, тебя – к Ипату?
– Определенный порядок просматривается, Владислав, – согласился Рудин. – Возможно, совет попросту пьян от административного восторга. Нынче они вознамерились нагрузить «благородий» самой неблагодарной работой, дабы укрепить позиции в собственных глазах и глазах матросского братства.
– Ты слишком хорошо судишь о людях, – отмахнулся Купелин.
– Но ведь мы – одна команда! – горячо возразил Рудин. – Возможно, совет во многом ошибается. Возможно, Шведе и его приятели – дети, которые заигрались возле обрыва, но мы-то этот обрыв видим! И наша святая обязанность рассказать об опасности остальным.
– Боже, ты такой пафосный и простодушный. Литератор… – Купелин покачал головой. – Ты знаешь, что Шведе – коммунист? Что для него ничего святого нет? Что он без царя в голове и весьма ловко заставляет остальных выплясывать под свою дудку? – Купелин перевел дыхание, а потом спросил совсем тихо: – А слышал, что совет вынашивает план социализировать всех женщин? Наряду с водкой и тушенкой?
– Действительно… – признался Рудин. В круговерти последних событий он совсем выпустил эту позорную затею Шведе из головы.
– Полагаешь, я стану делить Варю с сотней ушлых матросов?! – Купелин всплеснул руками. – Паша-Паша! Они – не дети, они – крокодилы! Поэтому-то я и не хотел, чтобы Варя услышала наш разговор, дорогой друг. Поэтому-то я ни на шаг не отойду от Поселка, пока бредни подобного толка одолевают нашу… нашу – прости господи! – команду. Я всегда держу заряженный револьвер под рукой, в случае чего, я поумерю пыл нетерпеливым пролетариям.
Рудин поник.
– Прекрасно понимаю тебя, Владислав. Варя, она… она особенная женщина. Дьявол! Она так испугалась, когда увидела меня на пороге… Наверняка женское сердце что-то подсказывает. Береги ее, друг! Но я обязан выяснить, кто виновен в смерти Андрюхи Мошонкина, Зурова и остальных. Главным подозреваемым, как ни крути, остается святой Ипат.
– Хорошо, иди… – Купелин несколько раз кивнул. – Удача любит тебя, господин Пилюля. Вне сомнений – ты справишься.
Они постояли немного возле дальнего края поля, затем повернули к Поселку.
– Как твои астрономические наблюдения? – поинтересовался Рудин, желая сменить тему.
– О! Ты знаешь, Паша, сейчас каждую ночь в небе что-то происходит.
– В самом деле?
– Представь себе! На поверхности Фобоса отчетливо просматривается движение!
– На мертвом Фобосе? Ни за что не поверю, пока не увижу своими глазами.
– Я пытаюсь рассчитать размеры движущегося объекта и только диву даюсь! Эта лунная гусеница должна быть поистине колоссальной!..
9
Они заметили синие блики на горизонте утром третьего дня пути. Первая мысль была о том, что впереди – море…
Море? На сухом и пустынном Марсе?
Хорошо бы. Но отбросив призрачные надежды, без всяких споров решили, что перед ними мираж. Обыкновенный марсианский мираж, который развеется, едва они подойдут ближе.
Они продолжали идти в направлении иллюзорного прибоя. Но синева не исчезала. Вскоре в бинокль уже можно было разглядеть, что синева – и не вода вовсе, а результат освещения местности некими лучами, которые ниспадали из нависших над пустошью туч.
Они залегли на пригорке. Пустили по кругу флягу с водой и кусок грубого хлеба поселковой выпечки.
Рудин перекусил на скорую руку и тут же приник к биноклю. Он был напряжен до предела. Зрелище пегих, постоянно меняющих форму туч, которые не закрывали собой свет, а наоборот – источали его, настораживало и даже пугало своей противоестественностью.
Локтионов достал шомпол и занялся винтовкой. При этом матрос успевал поглядывать в сторону синевы: он чуял, что от невесть откуда объявившейся посреди пустыни невидальщины добра ждать не стоит. Тупотилов вынул из своей торбы бритву и принялся терзать рыжеватую щетину на щеках. Комендор был зол как черт: ему все-таки пришлось стать одним из послов к святому Ипату – человеку, сотворившему из людоедства культ. Рудина немного удивило, что помимо обычного снаряжения для путешествия по пустоши Тупотилов прихватил с собой лопату. «Авось пригодится… – пробурчал он в ответ на вопрос доктора. – Лопата – инструмент нужный, правильный. Пусть будет…» Локтионов, к слову, тоже был невесел и вел себя так, словно страдал от острых душевных колик.
– Здесь нет святого Ипата… – задумчиво проговорил Рудин. – Хотел бы я знать, что теперь здесь есть…
– Святой Ипат откочевал, – согласился Локтионов. – Лови теперь ветер в поле.
Доктор пристально осматривал каждый дюйм пустыни. Перекрашенная синью пустошь серебрилась, точно была покрыта инеем. Рудину показалось, что среди черных марсианских камней поблескивают гранями молочно-белые кристаллы. Творилось там явно что-то темное, что-то неожиданное…
Рудин видел утес с крутым склоном: в его окрестностях, насколько было известно в Поселке, находился скит святого Ипата. Довольно быстро отыскался вход в пещеру: разинутую глотку, наводящую на мысль о доисторических временах, диких охотниках и гигантских медведях. Перед пещерой виднелось черное пятно старого костра, над пепелищем покачивался на треноге забытый котел. На закопченных боках котла, как и на всем остальном, поблескивал иней. Чуть в стороне Рудин заметил груду ветхих тряпок. Пригляделся и обнаружил среди лохмотьев белые человеческие кости. Еще сильнее напряг глаза и углядел ржавую цепь. Одним концом цепь была прикреплена к вбитой в скалу скобе, а другим – заползала в складки ветхой одежды.
– Надо бы посмотреть поближе… – нерешительно предложил Рудин.
– Тебе надо, ты и смотри, – в сию же секунду ответил Тупотилов.
– Никанор?
– Ступай, доктор. А мы тебя – так уж и быть! – прикроем.
Рудин вздохнул, застегнул пальто на все пуговицы, встал в полный рост. Ему показалось, что в наполненном синевой воздухе возник гул – точно пчелиный улей проснулся. Осторожно, бочком-бочком, доктор двинулся по склону пригорка. Гул стал громче; изменившаяся пустошь как будто готовилась встретить человека… Чем? Убийственным излучением? Измененным давлением и составом атмосферы? Или фанфарами и танцем затаившихся до поры до времени баядер? В какой-то миг доктор понял, что ему больно смотреть на мерцание воздуха перед собой.