Новая инквизиция - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Точинов, Александр Щеголев cтр.№ 44

Значит, возвращаемся к исходной точке. К главной улике против меня. К мадам Де Лануа и видеотеке мсье Фагота. Время и состояние для визитов не лучшее, но откладывать нельзя. Мысль навестить ясновидящую наверняка осенит и коллег Доуэля…

Снимаем вторую серию ужастика. Визит утопленника к колдунье. Застреленного утопленника. Может, накрутить на шею водорослей для антуража? Ладно, сойдёт и так.

Красив зимой Новгород Великий. Ярким золотом сверкают купола соборов на фоне белого снега и синего неба. Над быстрой, не замерзающей рекой клубится белый пар – и ясно, отчего прозван Волхов седым… Тишина поутру закладывает уши, но – чу! – ожила первая звонница, и поплыл благовест над древней землёй…

Зимой 1570 года ничего этого не было. Был огонь – чёрный дым пожарищ застил солнце. Был снег – красный от крови. Вместо благовеста стоял стон и вой казнимых. Всадники в чёрных сутанах, с метлой и собачьей головой у седла, метались адскими тенями. Опричники. Верные государевы слуги.

Царь Иоанн IV Васильевич искоренял крамолу. Вроде все сделал дед его, Иоанн III, дабы сломить выю непокорному городу. Сгорели на кострах еретики-жидовствующие, и вырван был язык вечевому колоколу, и бесконечные вереницы телег с выселяемыми скрипели в сторону Москвы – на опустевшие земли садились московские людишки. [7] Но – не изменилось ничто. Пришли новые люди – дух места остался прежний. Вновь зрели семена ересей и мятежей. Иоанн III пенял на тлетворное влияние Запада и захлопнул форточку в Европу – в одночасье были арестованы все заморские торговые гости и конфисковано их имущество. Одних только товаров со складов иноземцев казна получила на два миллиона талеров – но не торговые богатства рождали еретический дух древнего города… Все осталось по-прежнему. И оставалось до сих пор.

Иван Грозный завершал дело, начатое его дедом.

Полуграмотный чернец скрипел пером, рождая ежедневную «опричную сказку» – дабы никто не был забыт в Синодике убиенных. Наивные эвфемизмы рождались из-под пера его. «Отделано палками железными пятьдесят. Посажено в воду человеков сто и двадцать…». Отделаны – выведены на торг и забиты ломами до смерти. В воду сажали в дырявом куле или худой, щелястой бочке – с камнями снизу для веса. Ледяная вода хлестала в щели, но не сразу заполняла тесное узилище. Захлёбывались казнимые не мгновенно, действительно какое-то время на дне реки «сидели» – живыми.

И так день за днём, неделя за неделей. «Отделано из пищалей пятнадцать…»

Считали и заносили в Синодик купцов, людей духовного звания, дворян и слуг их. Чёрный люд, вырезаемый опричниками в Посаде, не считал никто…

Уже был притащен на Городище, на царёв суд владыка Пимен – и подвергнут глумлению, и повенчан с кобылой, и отправлен на той кобыле, лицом к хвосту, на Москву – в срамном платье и с волынкой в руках. Уже вывезли все сокровища архиепископского двора и Софии. Уже разгромили летучие отряды опричников новгородские «пригороды» – Ладогу и Корелу, Орешек и Ивангород.

А кровавая свистопляска все продолжалась.

Потому что группа людей, одетых в чёрное, не закончила в Детинце своё дело.

Никто не обращал внимания на них, долбящих мёрзлую землю у основания башни – уже третьей башни Детинца. Копали тогда в Новгороде повсюду – жители, не выдержав пыток огнём, выдавали зарытые богатства – покупали лёгкую смерть. Но не богатств искали в Детинце инквизиторы…

…В старые века, при языческой старине, исполнялся давно забытый обычай. В основание возводимой крепости укладывали ритуально убитого ребёнка и называли крепость Детинцем. Скакали сквозь ночь всадники с наказом – схватить на рассвете первое дитя, попавшееся навстречу. Основателям Новгорода не повезло. Им попался не тот ребёнок…

…Докопались ночью, в неверном факельном свете. «Цверг…» – выдохнул Ондрей Бахметьев, младший служка Святой Расправы, увидев, что они раскопали.

Цверг.

Так звали ночных карликов, бродящих по дорогам и принимающих вид детей для кровавых своих дел. Русского слова Ондрей и не вспомнил. [8] Много веков назад, во времена ещё Яня Вышатича кровавые отродья были изничтожены и сама память о них стёрлась. В раскопе лежал последний цверг на земле.

На ребёнка он уже не был похож. И не казался трупом, умерщвлённым семь веков назад. Уродливое тельце шевелилось, грудь поднималась и опускалась. Отросшие волосы и борода спутанным шерстистым комом закрывали голову и лицо. От зазубренных Дыевых ножей, пробивших конечности и грудь карлы, ржа не оставила почти ничего. Цверг был близок к освобождению.

Ондрей сделал шаг назад, сулица с высеребренным железком бессильно опустилась. Он знал, что они ищут, знал, но… Другие тоже стояли неподвижно. Оцепенело.

Отодвинув Ондрея, Гаврила Ртищев лихо спрыгнул в яму – этот не боялся ни бога, ни черта. «Н-ну, помолясь!» – с размаху воткнул сулицу правильным первым ударом – в печень. Карлик захрипел – утробно. Сбросив наваждение, остальные потянулись следом…

…А царь, прискучив многонедельным судилищем, нашёл новую забаву. В Волхове топили людоедов. Опричные отряды перекрыли подвоз продуктов к Посаду и выгребли все запасы. Изголодавшиеся новгородцы ели ворон и кошек. И – друг друга. Люди Малюты царёвым приказом выискивали скрытых тенятников среди заподозренных в пожирании людского мяса – связав, швыряли всех с моста в реку. К нетонущим подплывали на лодках, разбивали железными ломами головы. С утонувших подозрения снимались. Государь наблюдал за действом – равнодушно. Неприметный человечек в чёрном проскользнул к царю сквозь толпу присных, шепнул несколько слов на ухо: дело сделано…

Наутро опричное войско уходило из Новгорода. С ересями и мятежами было покончено. Залитая кровью земля стала чиста.

Дверь хрустнула, как пальцы скрипача под прикладом. Чуть позже хрустнула черепушка. Я переступил упавшее тело, шагнул в комнату. Вещунья не спала. Сидела за столиком из отполированного камня и молча смотрела на меня.

А я вот к вам. Не ждали?

Ворон переступал по широченному подоконнику и поглядывал на меня крайне недружелюбно. Ворон, вопреки мнениям далёких от орнитологии граждан, отнюдь не самец вороны. Совсем другая птица. Хотя и родственная вороне – примерно как шакалу родственен волк.

Де Лануа тоже смотрела на меня не то волком, не то вороном. В самом деле, время для визитов как-то не очень… И вид визитёра, в смысле меня, оставлял желать лучшего. Манеры, кстати, тоже – здоровенный жлоб-охранник, обретавшийся у колдуньи в передней, остался жить – но лежал грудой обмякших мышц и будет лежать так долго…