...Внутри был сделан ремонт, и заменена мебель, однако же всё напоминало мне о былых беззаботных деньках, когда по бывшему кораблю порхали куда более приятные в общении создания. Вот по тому трапу, например, можно попасть в каюту, которую занимала малышка Луа, с которой, помню... Эх, какое славное местечко изгадили!
В бывшей кают-компании орланга собрались десятка два лигистов, – все, кто находился на тот момент в «Бастионе». Посматривали они на меня уважительно, а на Бьерсард – с неким боязливым почтением. А со стены на меня пялился мой собственный портрет. Не только мой – висели там и изображения нескольких былых императоров единого Тугарда, грозно хмурил брови коннетабль Одоар Свирепый, прославившийся безжалостным истреблением нелюдских рас. Из современников – лорд-регент Адрелиан и Феликс Гаптор. Ну и Хигарт, герой Тул-Багара. М-да, даже епископ Хильдис Коот не удостоился такой чести, а я – вот он: молодой, красивый, в тяжелой позолоченной раме.
Написанная маслом картина наверняка была скопирована с гравюры «Штурм Тул-Багара». Та же композиция, тот же главный персонаж, весьма отдаленно меня напоминавший. Но имелись и некоторые дополнения – к порубленным в капусту оркам художник прибавил окровавленных поверженных троллей и людей, – иноверцев и инородцев, надо полагать. По крайней мере, тряпка, которую герой попирал ногами, весьма напоминала эрладийское знамя.
За главного в «Бастионе» оказался не Аргелах, тот сидел в ратуше и исполнял обязанности бургомистра. Здесь же лигистами руководил некий Эррери. Командор Эррери, как он представился (какого ордена, не уточнил). Лет на десять старше, чем его подручные, и видно, что побывал в разных переделках: лицо пересекал неровный, криво сросшийся шрам, один глаз закрывала кожаная повязка.
Сам командор больше помалкивал. Зато витийствовал вовсю его помощник – невысокий, скособоченный, с неопрятными сальными волосами; свое имя он пробормотал так неразборчиво, что я не расслышал. Кожаная форма смотрелась на этом персонаже нелепо, а меч на боку – смешно. Но такие говорливые порой опаснее крепышей, только и умеющих махать острым железом, – именно их речи превращают нормальных, в общем-то, людей в толпу жаждущих крови убийц.
Разливался сальноволосый словно бормотун, которого накормили смоченными в винном зелье кусочками хлеба. О том, естественно, как они счастливы видеть великого героя и живую легенду. То есть меня. Соратники кивали своими щетинистыми черепами: да, мол, счастливы.
И тут же обладатель не расслышанного мною имени предложил дальнейшую программу развлечений: вечером неплохо бы мне произнести речь перед общим собранием лигистов, а ночью принять участие в факельном шествии. Во главе его, разумеется.
Ну-ну... Направляясь в «Морскую ветреницу», я чуть иначе представлял развлечения грядущих вечера и ночи. Хотелось спросить, будем ли на десерт громить дом какого-нибудь эрладийца, есть тут на примете один зажиточный новоиспеченный сайэр... Но я сдержался. Поблагодарил и отказался. Дескать, крайне спешу выполнить важнейшее поручение Феликса Гаптора – и я многозначительно указал перстом на портрет Его Надпрестольного Святейшества, столь удачно оказавшийся на стенке. И, воспользовавшись оказией, тут же перевел разговор на свою нужду в добровольцах.
– Поможем, – коротко сказал Эррери. – Назовите необходимое число людей и чем их вооружить. Думаю, желающих вызовется в несколько раз больше, чем нужно. К завтрашнему дню отряд будет готов.
Он помолчал и добавил задумчиво:
– Я ведь ходил за Халлан... Можно сказать, прикрывал вам спину, когда вы прорубались к Тул-Багару...
И, в подтверждение своих слов, командор коснулся шрама, уродующего его щеку. Но не убедил, надо сказать... Просто удивительно, сколько я встречал в последние годы людей, «ходивших за Халлан», – особенно если учесть, что вернулась едва двадцатая часть войска. Ходивших и прикрывавших мне спину. Она у меня, конечно, широкая, но не настолько же. А такое, как у Эррери, увечье можно получить на лицо хоть в битве, хоть в пьяной кабацкой драке...
Однако, кто бы и где бы его ни ранил, сложилось все удачным образом... Если желающих и впрямь окажется много, постараюсь отобрать наименее свихнувшихся на Тугарде и Святой Вере.
Так подумал я, и ошибся. Потому что слово вновь взял сальноволосый недомерок. И слегка подкорректировал слова командора. Да, людей они предоставят. Но не только бойцов, чьи мечи уничтожат всех встреченных на пути инородцев и иноверцев, но и лучших проповедников, несущих людям святые идеи! Да что там, он сам, брат Фальеро, препояшется мечом ради торжества Святой Веры и выступит в путь плечом к плечу со славным Хигартом! О, это будет поход, после которого померкнет слава Тул-Багара!
Вот и имя узнал, век бы его не слышать...
Лицо у командора стало нехорошим. Но он молчал. Надо полагать, отвечал Эррери за дела военные, а Фальеро по своей линии занимал не менее видное место в иерархии лигистов.
А кандидат в спутники и соратники вовсе уж разошелся – закатил глаза, брызгал слюной, напоминая эпилептика в начале припадка.
Отряд «Лиги Тугарда» с великим Хигартом во главе! Что может чище и праведнее? И яростнее в то же время? Лишь пламя, которым запылают попавшиеся на святом пути дома эрладийцев, и скрытых эрладийцев, и эрладийских пособников, и эрладийцев-полукровок, и четвертушек, и осьмушек, и...
Достаточно... Все ясно. Ошибся, с кем не случается...
Круглые окна кают-компании – не помню уж, как называли их моряки в прежние времена – были невелики по размеру. Но и припадочный фанатик не отличался крупными габаритами. И вылетел из бывшего борделя, как ядро из катапульты.
Тишина после его воплей повисла тревожная, звенящая. Бритоголовые вытаращились на меня изумленно, словно я продемонстрировал небывалый фокус, – распылил в ничто человечка, только что распинавшегося о гнусных вещах, которые наш отряд будет проделывать с девицами пусть и правильной веры, но решившимися на связь с чужаками...
Вопли из-под окна не звучали. Надеюсь, свернул себе шею...
– Моя мать была наполовину эрладийкой, – проговорил я медленно. – И когда ее оскорбляют, я иногда теряю контроль над собой. Очнусь – а вокруг лужи крови и куски трупов.
И я повел Бьерсардом вокруг себя, как бы демонстрируя воображаемые останки оскорбителей чести матери.
Голубоглазый – тот, что пригласил меня в «Бастион» – пялился так, будто поднял крышку с тарелки, где должно было лежать особо лакомое блюдо, но обнаружил кишащую червями тухлятину. Рука его неуверенно ползла к мечу, пальцы нащупали эфес, потянули... И, точно по сигналу, клинки остальных с тихим шорохом покинули ножны. Ну, будет потеха...
– Стоять! – рявкнул командор. – Мечи в ножны!
Рявкнул таким голосом, что я сразу понял: какие там кабацкие драки, он и в самом деле командовал на поле боя... Исполнили приказ мгновенно.
– Уходите, Хигарт, – произнес Эррери бесцветным, без малейших эмоций, голосом. – Никто не помешает. Но я буду вынужден доложить бургомистру.