– Я должна поверить во внезапно вспыхнувшую страсть? – ядовито осведомилась я.
– Не веришь на слово, можешь проверить. Прямо сейчас. Я против этого точно возражать не буду.
– Да пошел ты… – сказала я.
– Неплохое начало романтических отношений, – засмеялся он.
Я решила прекратить эту дурацкую перепалку и заговорила серьезно:
– Может, она была не очень хорошим человеком. Но она моя сестра. И я не отступлю, пока не разберусь в этой истории.
– Я понял, – так же серьезно ответил Алекс.
Он пошел меня провожать, хоть я и не видела в этом никакой необходимости. Возле моего дома мы простились.
– Поцеловать-то тебя можно? – спросил он. – Дружески?
– Дружески – валяй, – ответила я и подставила щеку.
Утром я отправилась на озеро. Машины возле дома Алекса не было, наверное, он в городе. Это вызвало легкую грусть. Одна половина моего существа предостерегала от излишней доверчивости: с чего бы вдруг мужчине вроде Алекса воспылать ко мне страстью? Другая бурно радовалась: из девицы, которая сокрушается, что ей здесь ничего не светит, я в одночасье сделалась предметом вожделения. Женская гордость удовлетворена, надежды вспыхнули с новой силой, но беспокойство лишь усилилось. А вдруг это хитрый ход с его стороны?
Лежа в тенечке, об этом я и размышляла, приходя попеременно то к одному выводу, то к прямо противоположному.
Возвращаясь ближе к обеду домой, я вновь прошлась мимо дома Алекса и вновь не обнаружила машину.
– На озеро ходила? – услышала я голос Прасковьи, поравнявшись с ее калиткой. Повернулась и увидела, что соседка сидит на ступеньках крыльца и перебирает ягоды. Вероятно, в лесу была. Я повесила сумку на перекладину калитки, демонстрируя желание немного поболтать. – А у меня внука в город забрали, – продолжила Прасковья. Ответ на предыдущий вопрос ей совсем не требовался. – Завтра на юг отдыхать едут. С ним беспокойство, только и смотри, чтоб купаться один не пошел, а без него тоска. Чем занять себя, не знаешь. Вот за ягодами метнулась. Пирогов хотела напечь, а кто их есть-то будет, если внук уехал? А ты заходи, чего на калитке висеть. Чаю выпьем.
– Спасибо, – сказала я, направляясь к ней. – Чаю не хочу, а с вами посижу немного.
Она чуть сдвинулась, освобождая мне место, я устроилась рядом и стала помогать ей перебирать ягоды.
– Руки выпачкаешь, – заметила она, хотя мою старательность оценила.
– Скажите, а почему Нина Ивановна с Татьяной не дружат? – помолчав немного, задала я вопрос.
– Ну… соседи редко когда уживаются. Моя курица к дачникам зашла, так они хай подняли… клумбу, видишь ли, им испортили, чуть не полицией грозили. Курица существо безмозглое, ей не объяснишь… Вот и разругались.
– Чья курица к кому зашла? – не отставала я. Прасковья засмеялась, а потом заговорила не торопясь:
– У Таньки характер тяжелый. Жизнь, знаешь ли, с ней неласково обошлась. Детдомовская она. Как восемнадцать лет исполнилось, их сюда на фабрику работать пригнали. Худущая, глаза, как у волчонка. Мужики ее за версту обходили. А дом ей от свекрови достался. Та с сыном жила, ему уж лет тридцать было, а все не женат. Сахарный диабет у него. Вроде тоже неустроенный. Вот их и сосватали. Может, не по большой любви, но жили хорошо. Правда, недолго. Сначала муж помер, а через месяц и свекровь. Танька осталась вдвоем с сынишкой. Души в нем не чаяла, он для нее точно свет в окошке. На восемнадцатилетие машину ему купила. Всю скотину продала, в долги залезла, но купила. Парень он не скажу что плохой… избалованный. Выучился на тракториста, стал работать. От армии его она отмазала и подумать не могла, что он вдали два года будет… тогда еще два года служили. В общем, жили, как все, даже чуть побогаче. А тут у Нины дочка подросла. Бегала девчонка, и вдруг – барышня. Женька, Танькин сын, на нее глаз и положил. Стал он к ней клинья подбивать, и она вроде не против. Ничего такого промеж них не было, это я тебе точно говорю. Он-то старше лет на шесть, а она совсем девчонка. Сама понимаешь, что мужикам надо. В общем, подловил он ее возле озера, ну и… вышло дело. Может, думал, она промолчит, а она к матери, та к участковому, Женьке светит статья за изнасилование. Хотели договориться по-доброму, Женька хоть завтра в загс, матери не возражают, а Лариска, дочка Нинина, уперлась: не пойду за него, и заявление назад брать не хочет. Видно, здорово он ее обидел. Как ни билась Танька, как ни уговаривала, как Лариску ни поносила, мол, сама она во всем виновата: сучка не захочет, кобель не вскочит, а дали Женьке четыре года. Татьяна чуть не спятила. После суда ее еле откачали. Вот так и рассорились вдрызг.
– А что потом? – спросила я.
– Потом? – вздохнула Прасковья. – Потом еще хуже. Отсидел Женька примерно год. Видно, не сладко ему там приходилось, вот он руки на себя и наложил, повесился вроде. Не знаю, как Танька это пережила. Лет пять ни с кем не разговаривала, из дома почти не выходила. Да и сейчас не больно-то с кем болтает. Вот такие у нас тут дела. – Прасковья вдруг засмеялась и мне подмигнула.
– Да уж… просто сериал какой-то. А что Лариса?
– Ты только у Нины про дочь не вздумай спрашивать. Не любит она этого. Сколько лет прошло, а она все надеется… Лариска с Витькой моим в одном классе училась. Значит, сейчас ей бы пошел сорок шестой год. А сгинула она в двадцать.
– Как сгинула? – не поняла я.
– А вот так. Был человек, и нет человека.
– Но ведь ее искали, наверное.
– Знамо дело, искали, да не нашли. Ни ее саму, ни следов… После того как Женьку посадили, она в Павловск подалась, подальше от разговоров. Вроде не ее вина, но многие считали: зря парню жизнь искалечила. На фабрику в Павловске устроилась, сюда на выходные приезжала. Жениха там себе нашла, стали к свадьбе готовиться. Уже день назначили, платье купили. Свадьбу решили в Павловске играть, жених оттуда, да и боялись, как бы здесь Танька все не испортила. Придет да начнет орать, с нее станется. В субботу Нина дочку ждала, а она не приехала. Ну, мало ли, дела какие… мобильных тогда не было, телефон нам сюда только лет десять назад провели. Во вторник приезжает жених и спрашивает: где Лариса? Не заболела ли, если в город не вернулась. Оказывается, она сюда еще в пятницу подалась. Стали разбираться, что да как. На автобус она опоздала, поехала на попутке, дело было в мае, еще светло. Нашли шофера, он сказал, высадил ее на развилке, ему дальше в Горино надо было. Высадил еще засветло, но шла она уже по темному.
– А где эта развилка?
– Да там указатель на Горино стоит… вот где-то по дороге с ней беда и приключилась. Участки садовые тогда уже были, народ там разный… Если она дальней дорогой пошла, то как раз мимо садов. А если сократить решила, то вообще километр лесом, к Татьяниному дому и сюда… И шофера этого подозревали, и даже Ларисиного жениха, они вроде накануне поссорились, вот она в пятницу к матери и рванула. Но оба оказались невиноватые. А ее так и не нашли. Ни живой, ни мертвой. Ясно, что в живых ее нет, не то бы объявилась. Хоть бы похоронить, все матери легче. А так: думай, гадай, что тогда случилось. Ну а Таньку она с тех пор просто возненавидела.