Царская сабля - читать онлайн книгу. Автор: Александр Прозоров cтр.№ 20

И все, обоз уже укатил к Волге. Только парой слов Басарга с родичами и перемолвился.

Разумеется, со стороны князя это была милость. Боярин Еремей Леонтьев в ополчение привел семерых воинов: двух сыновей, пятерых холопов да сам восьмой. Сила преизрядная. Однако же ныне из нее осталось всего двое холопов, к ним сам Еремей да Басарга. Все прочие либо убиты, либо ранены. Какая уж тут служба! Дай бог хоть обоз с добром до дома как-нибудь довести. Одиннадцать возков на трех возничих выходит, да Степан с одною левой. Отец даже холопа младшему сыну оставить не смог: некого.

Вполне естественно, что князь Михайло боярина Еремея пожалел и от дальнейшей службы освободил. Но все равно это случилось до нескладности быстро, даже стремительно. Словно кому-то на небесах не терпелось разлучить Басаргу с его близкими родичами.

Хотя, конечно же, Леонтьевы стали не первым и не последним родом, уходящим с осады восвояси. Басурманская твердыня пала, победное веселье завершилось, севший наместником князь Горбатый-Шуйский уже занялся наведением порядка и ремонтом укреплений. Война окончилась, и большие силы на берегах Волги были более не нужны. Сопроводить до родных мест освобожденных рабов, сохранить обозы на обратном пути, добить засевшие в окрестных чащах разбойничьи шайки из беглых врагов, сесть на месте гарнизоном можно было силами впятеро меньшими, нежели собралось для осады.

Разумеется, русские бояре были костяком войска, главной его силой и опорой, их полки воеводы старались ослабить в последнюю очередь. Но многие ополченцы, так же как боярин Еремей, нести службу далее оказались просто не в силах.

Младший Леонтьев перекрестил в спины уходящий обоз и повернул к царской ставке.

Лагерь государя тоже сворачивался. Дворня укладывала утварь и ковры, сматывала кошмы и парусину, выбивала перину, прежде чем уложить поверх разобранной кровати, ставила на телеги сундуки со всяким добром.

Иоанн, впервые на памяти Басарги не надевший брони поверх проклепанного золотыми бляшками поддоспешника, грелся возле жарко пылающего очага. Обложенная камнями обугленная яма оставалась сейчас последним указанием на то, что именно здесь, на этом самом месте, почти два месяца прожил правитель великой православной державы. Забавно: походный дом уже исчез, упакованный в тюки и сундуки, но все еще продолжал греть своего владельца.

Царь, выставив ладони к огню, вдумчиво беседовал о чем-то с уже знакомым Басарге монахом, время от времени кивая. Чуть в стороне стояли князья Воротынский и Милославский да еще боярин Андрей Басманов. Они перешептывались и еле слышно хихикали, жестами указывая в сторону реки.

Басарга Леонтьев, помня о своих обязанностях царского телохранителя, положил ладонь на рукоять сабли, обошел очаг кругом, оглядываясь по сторонам. По уму, он обязан был встать между повелителем и возможной опасностью, но… Но кто мог угрожать Иоанну здесь, в русском лагере? Преданные ему до гроба князья? Собственные холопы? Святой отец?

– А вот и наш герой, – неожиданно прервал его колебания Иоанн. – Иди сюда, достойнейший из достойных.

– Слушаю, государь, – не снимая руки с царской сабли, склонил голову Басарга.

– Важное поручение есть для тебя, храбрый витязь. Повелеваю тебе сопроводить епископа Даниила в Кирилловскую обитель, всячески оберегая доверенное ему сокровище.

– Да, государь, – сглотнув, склонил голову воин.

У боярского сына Леонтьева внутри словно все оборвалось и вместо упавшего сердца воцарилась зловещая пустота. Карьера рынды рухнула, не протянув и одной недели. Басаргу отсылали от царского престола, от двора, от армии, ему было не суждено войти победителем в торжествующую столицу. И пусть Кирилло-Белозерский монастырь был самой известной обителью Руси, любимой князьями и стоящей в центре державы на самых древних ее землях – но это был всего лишь монастырь. Место для замаливания грехов, а не продвижения в карьере.

– На службе своей ты не смог погулять в общем веселье, боярский сын Леонтьев, – оставив беседу, подошел к очагу князь Воротынский. – Посему вот, возьми. Пусть это тебя утешит… – Воевода, на лице которого от недавней раны остался лишь розовый шрам, протянул ему кошель. – Коли вдруг вклад пожелаешь сделать, так для того здесь серебра в избытке.

Это был последний, самый сокрушительный удар по честолюбию младшего Леонтьева. Исполченный князем Воротынским боярин из его дружины, Басарга, по обычаю мог воли царской и не исполнять, сославшись на приказы своего воеводы. Но когда одно и то же приказывали оба – оставалось лишь смириться и следовать воинскому долгу.

– Да пребудет с тобой милость Господа нашего, Иисуса Христа. – Монах перекрестил царя, дал ему руку для поцелуя, затем так же благословил и князя, кивнул Басарге: – Идем, дитя мое. Нас ждет долгий путь.

Понурый, потерявший всякий интерес к жизни, молодой воин не нашел, что ответить, и жертвенной овечкой побрел за епископом – мимо крепости к реке, потом вниз, к дальним от Казани длинным причалам для крупных кораблей. Там, на безопасном удалении от павшей тверди, епископа Даниила ждал речной двухмачтовый ушкуй с низкими бортами и длинным рядом уключин.

Едва священник и его спутник ступили на борт, послушники быстро убрали сходни, скинули канатные петли с причальных быков и оттолкнулись баграми от толстого привального бруса. Несколько саженей корабль двигался по инерции, а потом наружу выдвинулись весла и ударили по воде, поворачивая узкий, поджарый корпус носом против течения.

Епископ прошел к кормовой каюте, резко распахнул дверь. Уже знакомый Басарге ларец находился там на специально сколоченном возвышении, укрытом толстым бархатным покрывалом. Монах перекрестился, вошел внутрь. Боярский сын, предоставленный самому себе, огляделся, прошелся по судну.

Речной ушкуй епископа оказался судном крупным и богатым. Полста шагов в длину, десять в ширину, с закрытой носовой светелкой и надстройкой на корме. Палубы, правда, здесь все же не имелось, грузы лежали между скамьями гребцов, прикрытые парусиной, да узкий трап тянулся между мачтами и от них к бортам.

От пузатых торговых ладей ушкуй отличался низкой посадкой – на реках и озерах опасаться волн особо не стоило, а вот мели встречались сплошь и рядом; да еще узким корпусом – дабы проще супротив течения пробиваться. Именно этим сейчас и помогали ему заниматься четыре десятка гребцов. Причем все – монахи.

На этом корабле, как понял Басарга, он вообще оказался единственным, кто не имел церковного сана. Хотя оружия вдоль бортов и на полу под трапами хватало в избытке. Даже четыре пушечки имелись: две на носу и две на корме.

Однако удивило не это. Басарга отлично знал, что постриг принимают мужи в большинстве боярского сословия, к ратному делу привычные и зачастую совсем даже не старые. Вспомнить хоть иноков Пересвета с Ослябей, монаха Илью Муромца. Воевать святая братия умела всегда, вражеские осады монастыри выдерживали зачастую безо всякой посторонней помощи.

Удивляло то, зачем епископу, окруженному этакой дружиной, вдруг понадобилась дополнительная охрана из одного, да еще и совсем неопытного воина?