— Ага, — сказала Кристал. — Пошли наверх. В мою комнату.
Она повела его за собой. Чем дальше они углублялись в дом, тем гаже становилась вонь: коктейль из гнилья и хлорки. Пупс старался абстрагироваться. На лестничной площадке тоже были закрыты все двери, кроме одной. Туда и вошла Кристал.
Пупс обещал себе ничему не удивляться, но в комнате не было ничего, кроме матраса, накрытого простынёй и одеялом без пододеяльника; в углу кучей валялись шмотки. К стенке скотчем крепились фотографии, вырванные из таблоидов: портреты знаменитостей и поп-звёзд.
Кристал сделала этот коллаж накануне, вдохновившись видом стены в спальне Никки. Готовясь к приходу Пупса, она решила придать своей комнате более гостеприимный вид. Задёрнула тонкие занавески. Они окрашивали дневной свет в голубоватый оттенок.
— Дай посмолить, — попросила она. — Страсть как хочется сигаретку.
Он дал ей прикурить. Раньше он не видел, чтобы она так психовала; ему больше нравилось считать её дерзкой и многоопытной.
— Время поджимает, — напомнила она и принялась раздеваться, не вынимая изо рта сигарету. — Скоро мама придёт.
— Она в «Беллчепел» пошла, да? — уточнил Пупс, стараясь мысленно вернуть Кристал её жёсткий облик.
— Угу, — подтвердила Кристал, сидя на матрасе и стаскивая спортивные штаны.
— А что будет, если клинику закроют? — спросил Пупс, снимая пиджак. — Ходят такие разговоры.
— Без понятия, — сказала Кристал, но ей стало страшно; материнская сила воли, хрупкая и уязвимая, как неоперившийся птенец, могла сломаться от малейшего толчка.
Кристал уже разделась до нижнего белья. Снимая ботинки, Пупс заметил нечто рядом с кипой одежды: маленькую пластмассовую шкатулку с откинутой крышкой, а внутри — свернувшиеся кольцом знакомые часы на ремешке.
— Это часы моей мамы? — изумился он.
— Ты чё? — Кристал задёргалась. — Нет, — соврала она. — Они мне от бабушки достались. Не тро…
Но он уже вытащил часы из шкатулки.
— Мамины, — подтвердил Пупс, узнав ремешок.
— Ни фига!
Кристал пришла в ужас. Она уже почти забыла, как у неё оказались эти часики. Пупс умолк, и это ей не понравилось.
Часы, которые Пупс держал на ладони, одновременно были для него и вызовом, и упрёком. Он попеременно представил, как выходит отсюда, небрежно засовывая часы в карман, или, пожав плечами, возвращает их Кристал.
— Это мои, — не сдавалась она.
Ему не хотелось изображать из себя полицейского. Он хотел быть выше закона. Но вопрос решился сам собой, когда он вспомнил, что это подарок матери от Кабби: вернув часы Кристал, он продолжил раздеваться. Красная как рак, Кристал сдёрнула лифчик и трусики и голая нырнула под одеяло.
Оставшись в одних трусах-боксерах, Пупс подошёл к ней с запечатанным презервативом в руке.
— Это нам без надобности. — У Кристал сел голос. — Я пилюли глотаю.
— Да ну?
Она подвинулась, освобождая для него место на матрасе. Пупс забрался под одеяло. Стягивая с себя трусы, он гадал, не врёт ли она про пилюли, как врала насчёт часов. Но ему хотелось разок попробовать без резинки.
— Давай, — прошептала она и, вытащив у него из пальцев серебристый квадратик, швырнула тот на скомканный рядом школьный пиджак.
Пупс представил, что Кристал от него забеременела; какие, интересно, лица будут у Тессы и Кабби, когда это выплывет наружу. У него ребёнок в Полях, его плоть и кровь. Кабби такое и не снилось.
Он залез на Кристал; вот это — он знал — и есть реальная жизнь.
VIII
В половине седьмого Говард и Ширли Моллисон вошли в пэгфордский приходской зал собраний. У Ширли руки были заняты бумагами; у Говарда на груди красовалась положенная по должности регалия — цепь с бело-голубым гербом Пэгфорда.
Доски пола жалобно скрипели под весом грузного тела Говарда, когда он направлялся к своему месту во главе шеренги исцарапанных столов. Говард любил этот зал почти так же сильно, как собственный магазин. По вторникам в этом зале собирались девочки-скауты, а по средам здесь функционировал Женский институт. В нём также устраивались благотворительные распродажи, юбилейные торжества, свадьбы и поминки; здесь годами копились запахи кофейников и поношенной одежды, домашних пирогов и мясных салатов, пыли и человеческих тел, но в первую очередь — старого дерева и камня. С потолочных балок на толстых чёрных шнурах свисали кованые латунные светильники, а путь на кухню проходил через резную дверь красного дерева.
Ширли хлопотала вокруг стола, раскладывая бумаги. Она обожала заседания местного совета. Помимо гордости и удовольствия, с которыми она наблюдала, как председательствует Говард, её не могло не радовать и отсутствие Морин; как лицо неофициальное, Морин довольствовалась теми крохами, которыми одаривала её Ширли.
Члены совета прибывали по одному и парами. Говард громогласно приветствовал каждого, и голос его эхом отдавался от перекрытий. В совете редко бывал полный кворум из шестнадцати человек; сегодня ожидались двенадцать.
Когда половина мест уже была занята, в своей обычной манере вошёл Обри Фоли: он словно двигался навстречу штормовому ветру, слегка сутулясь, наклонив голову вперёд, излучая невольную мощь.
— Обри! — радостно воскликнул Говард, впервые сдвинувшись с места навстречу вновь прибывшему. — Как дела? Как Джулия? Вы получили моё приглашение?
— Простите, я не совсем…
— На празднование моего шестидесятипятилетия. Здесь же… в субботу… на следующий день после выборов.
— Да, как же, как же. Говард, снаружи ожидает молодая женщина… говорит, из газеты «Ярвил энд дистрикт». Элисон… как там дальше?
— Странно, — заметил Говард. — Ведь я только что отослал ей свою статью — знаете ли, мой ответ Фейрбразеру. Наверное, в связи с этим… Пойду узнаю.
Терзаемый смутными предчувствиями, он зашаркал к дверям. У порога на него едва не натолкнулась Парминдер Джаванда: как всегда хмурая, она даже не поздоровалась, и Говард впервые не стал спрашивать: «Течёт ли жизнь мирно у нашей Парминдер?»
На тротуаре поджидала молодая светловолосая женщина, невысокая, крепко сбитая, излучавшая неистребимую жизнерадостность, за которой Говард мгновенно распознал решимость, подобную его собственной. Держа в руках блокнот, она запрокинула голову, чтобы разглядеть вензель семейства Суитлав, вырезанный на двустворчатых входных дверях.
— Здравствуйте, здравствуйте! — У Говарда слегка перехватило дыхание. — Элисон, если не ошибаюсь? Говард Моллисон. И вы проделали такой путь, чтобы сообщить мне, что писака я никудышный?
Одарив Говарда лучезарной улыбкой, журналистка пожала его протянутую руку.
— Вовсе нет, ваша статья нам понравилась, — заверила она. — Просто события принимают такой интересный оборот, что мне захотелось поприсутствовать на заседании. Не возражаете? Насколько я знаю, представителям прессы вход разрешён. Я ознакомилась с правилами.