Он полетел домой, умылся, причесался, вычистил платье,
оделся и отправился к госпоже Хохлаковой. Увы, «план» его был тут. Он решился
занять три тысячи у этой дамы. И главное, у него вдруг, как-то внезапно,
явилась необыкновенная уверенность, что она ему не откажет. Может быть,
подивятся тому, что если была такая уверенность, то почему же он заранее не
пошел сюда, так сказать в свое общество, а направился к Самсонову, человеку
склада чужого, с которым он даже и не знал, как говорить. Но дело в том, что с
Хохлаковой он в последний месяц совсем почти раззнакомился, да и прежде знаком
был мало и, сверх того, очень знал, что и сама она его терпеть не может. Эта
дама возненавидела его с самого начала просто за то, что он жених Катерины
Ивановны, тогда как ей почему-то вдруг захотелось, чтобы Катерина Ивановна его
бросила и вышла замуж за «милого, рыцарски образованного Ивана Федоровича, у
которого такие прекрасные манеры». Манеры же Мити она ненавидела. Митя даже
смеялся над ней и раз как-то выразился про нее, что эта дама «настолько жива и
развязна, насколько необразованна». И вот давеча утром, на телеге, его озарила
самая яркая мысль: «Да если уж она так не хочет, чтоб я женился на Катерине
Ивановне, и не хочет до такой степени (он знал, что почти до истерики), то
почему бы ей отказать мне теперь в этих трех тысячах, именно для того, чтоб я
на эти деньги мог, оставив Катю, укатить навеки отсюдова? Эти избалованные
высшие дамы, если уж захотят чего до капризу, то уж ничего не щадят, чтобы
вышло по-ихнему. Она же к тому так богата», – рассуждал Митя. Что же касается
собственно до «плана», то было все то же самое, что и прежде, то есть
предложение прав своих на Чермашню, но уже не с коммерческою целью, как вчера
Самсонову, не прельщая эту даму, как вчера Самсонова, возможностью стяпать
вместо трех тысяч куш вдвое, тысяч в шесть или семь, а просто как благородную
гарантию за долг. Развивая эту новую свою мысль, Митя доходил до восторга, но
так с ним и всегда случалось при всех его начинаниях, при всех его внезапных
решениях. Всякой новой мысли своей он отдавался до страсти. Тем не менее когда
ступил на крыльцо дома госпожи Хохлаковой, вдруг почувствовал на спине своей озноб
ужаса: в эту только секунду он сознал вполне и уже математически ясно, что тут
ведь последняя уже надежда его, что дальше уже ничего не остается в мире, если
тут оборвется, «разве зарезать и ограбить кого-нибудь из-за трех тысяч, а более
ничего…». Было часов семь с половиною, когда он позвонил в колокольчик.
Сначала дело как бы улыбнулось: только что он доложился, его
тотчас же приняли с необыкновенною быстротой. «Точно ведь ждала меня», –
мелькнуло в уме Мити, а затем вдруг, только что ввели его в гостиную, почти
вбежала хозяйка и прямо объявила ему, что ждала его…
– Ждала, ждала! Ведь я не могла даже и думать, что вы ко мне
придете, согласитесь сами, и, однако, я вас ждала, подивитесь моему инстинкту,
Дмитрий Федорович, я все утро была уверена, что вы сегодня придете.
– Это действительно, сударыня, удивительно, – произнес Митя,
мешковато усаживаясь, – но… я пришел по чрезвычайно важному делу… наиважнейшему
из важнейших, для меня то есть, сударыня, для меня одного, и спешу…
– Знаю, что по наиважнейшему делу, Дмитрий Федорович, тут не
предчувствия какие-нибудь, не ретроградные поползновения на чудеса (слышали про
старца Зосиму?), тут, тут математика: вы не могли не прийти, после того как
произошло все это с Катериной Ивановной, вы не могли, не могли, это математика.
– Реализм действительной жизни, сударыня, вот что это такое!
Но позвольте, однако ж, изложить…
– Именно реализм, Дмитрий Федорович. Я теперь вся за
реализм, я слишком проучена насчет чудес. Вы слышали, что помер старец Зосима?
– Нет, сударыня, в первый раз слышу, – удивился немного
Митя.
В уме его мелькнул образ Алеши.
– Сегодня в ночь, и представьте себе…
– Сударыня, – прервал Митя, – я представляю себе только то,
что я в отчаяннейшем положении и что если вы мне не поможете, то все
провалится, и я провалюсь первый. Простите за тривиальность выражения, но я в
жару, я в горячке…
– Знаю, знаю, что вы в горячке, все знаю, вы и не можете
быть в другом состоянии духа, и что бы вы ни сказали, я все знаю наперед. Я
давно взяла вашу судьбу в соображение, Дмитрий Федорович, я слежу за нею и
изучаю ее… О, поверьте, что я опытный душевный доктор, Дмитрий Федорович.
– Сударыня, если вы опытный доктор, то я зато опытный
больной, – слюбезничал через силу Митя, – и предчувствую, что если вы уж так
следите за судьбой моею, то и поможете ей в ее гибели, но для этого позвольте
мне наконец изложить пред вами тот план, с которым я рискнул явиться… и то,
чего от вас ожидаю… Я пришел, сударыня…
– Не излагайте, это второстепенность. А насчет помощи, я не
первому вам помогаю, Дмитрий Федорович. Вы, вероятно, слышали о моей кузине
Бельмесовой, ее муж погибал, провалился, как вы характерно выразились, Дмитрий
Федорович, и что же, я указала ему на коннозаводство, и он теперь процветает.
Вы имеете понятие о коннозаводстве, Дмитрий Федорович?
– Ни малейшего, сударыня, – ох, сударыня, ни малейшего! –
вскричал в нервном нетерпении Митя и даже поднялся было с места. – Я только
умоляю вас, сударыня, меня выслушать, дайте мне только две минуты свободного
разговора, чтоб я мог сперва изложить вам все, весь проект, с которым пришел. К
тому же мне нужно время, я ужасно спешу!.. – прокричал истерически Митя,
почувствовав, что она сейчас опять начнет говорить, и в надежде перекричать ее.
– Я пришел в отчаянии… в последней степени отчаяния, чтобы просить у вас взаймы
денег три тысячи, взаймы, но под верный, под вернейший залог, сударыня, под
вернейшее обеспечение! Позвольте только изложить…
– Это вы все потом, потом! – замахала на него рукой в свою
очередь госпожа Хохлакова, – да и все, что бы вы ни сказали, я знаю все
наперед, я уже говорила вам это. Вы просите какой-то суммы, вам нужны три
тысячи, но я вам дам больше, безмерно больше, я вас спасу. Дмитрий Федорович,
но надо, чтобы вы меня послушались!
Митя так и прянул опять с места.
– Сударыня, неужто вы так добры! – вскричал он с
чрезвычайным чувством. – Господи, вы спасли меня. Вы спасаете человека,
сударыня, от насильственной смерти, от пистолета… Вечная благодарность моя…
– Я вам дам бесконечно, бесконечно больше, чем три тысячи! –
прокричала госпожа Хохлакова, с сияющею улыбкой смотря на восторг Мити.
– Бесконечно? Но столько и не надо. Необходимы только эти
роковые для меня три тысячи, а я со своей стороны пришел гарантировать вам эту
сумму с бесконечною благодарностью и предлагаю вам план, который…
– Довольно, Дмитрий Федорович, сказано и сделано, – отрезала
госпожа Хохлакова с целомудренным торжеством благодетельницы. – Я обещала вас
спасти и спасу. Я вас спасу, как и Бельмесова. Что думаете вы о золотых
приисках, Дмитрий Федорович?