— Быстрей так быстрей, Оля. Неласково встречаешь людей, оказавших тебе некогда великую услугу…
— Это еще бабушка надвое сказала, услуга ли это. Знаешь, что приключилось со Степаном?
— Знаю, поэтому я здесь.
— Вот как? Слушаю тебя.
— Весной, когда мы были в Ялте, в обмен на услугу, за то, что я помогла вам переспать и наладить интимные отношения, Степан пообещал в октябре дать пять тысяч «зеленых». — У Ольги от удивления вытянулось лицо. — В виде спонсорской помощи продюсерскому центру, который занимается моим творческим талантом.
— Да, такса за сводничество у тебя серьезная. Ты у нас кто в творческом плане?
— Певица.
— Звучит многообещающе, но я тут при чем?
— В октябре прошлого года Степан, сославшись на временные трудности, попросил подождать до начала ноября, потом передал две тысячи, а остальное пообещал в феврале, но как раз тогда его убили.
— Какое отношение имею я к тем деньгам, которые пообещал тебе Степан? По-моему, две тысячи долларов за сводничество более чем достаточно, — раздраженно заявила Ольга.
— Договор на спонсорскую помощь имеется, но нынешний директор организации, которую возглавлял Степан, отказывается выплатить оставшуюся сумму. От этих денег зависит мое участие в очень интересных гастролях. Я даже готова эти деньги после вернуть, через два месяца. Очень тебя прошу — помоги! Ты ведь там всех знаешь! Тебе не откажут!
— С ума сошла. Три тысячи «зеленых»! Это не в моих силах, даже если бы захотела помочь. Что касается нашей дальнейшей дружбы, ты заблуждаешься. Я недурна собой, хоть и не пою, поэтому в сводниках не нуждаюсь.
— Прошу тебя. Я в цейтноте — срочно нужны деньги, слишком многое сейчас решается в моей судьбе…
— По-моему, я ясно сказала. Давай прощаться — я очень спешу!
— Это твое последнее слово? Подумай, лучше сохранить старого друга, чем приобрести нового врага.
— Более точного, чем последнее слово, трудно найти! Но бывают случаи, когда враги стоят дешевле друзей. Это как раз тот случай. Теперь попрощаемся. Надеюсь, навсегда!
— Я так не думаю. Я помню хорошее, а еще лучше — плохое. Мы еще встретимся, и это тебе совсем не понравится. Ты еще будешь жалеть о своем решении.
Глава 27
Глеб лежал на узкой железной койке в больничном изоляторе и с тоской смотрел через зарешеченное окно на свет божий. Следователь сдержал слово и сделал все, чтобы ему дали срок по максимуму, за умышленное убийство, но вмешалась судьба в лице Ольги, за спиной которой просматривался Степан. Она наняла первоклассного адвоката, убедившего суд, что это было непредумышленное убийство. Чтобы сократить срок, Глеб, скрепя сердце, признал свою вину в преступлении, которого не совершал. Ему дали пять лет с отбыванием в колонии строгого режима, с зачетом тех семи месяцев, которые он находился в следственном изоляторе, пока его дело расследовалось. Тяжелее всего ему пришлось, когда вывозили на следственный эксперимент в Ольшанку, в дом Мани. Он не мог смотреть на хмурые лица сельчан.
Желтый диск на небе, пройдя только половину пути восхождения к зениту, успел распалиться не по-осеннему, словно алкаш от ста граммов портвейна. К удивлению, горячие батареи — благодаря собственной кочегарке и хорошим отношениям начальства колонии с руководством близлежащих шахт — совместно с окном изолятора, выходившим на южную сторону, превратили эту комнатушку в раскаленную духовку, а его самого — в костлявого заморенного цыпленка, которого поджаривают к обеду. Было душно и очень хотелось пить, но не той болотной, с металлическим привкусом жидкости трехнедельной давности из затуманенного временем графина, а холодной родниковой воды. Это была его причуда, но он вспомнил, что ему однажды приснился сон, как он пьет воду из лесного родника, а проснувшись, он с удивлением понял, что за свою прожитую жизнь так ни разу и не попробовал такой воды. Он признал это удивительным фактом своей жизни, не менее чем встреча с призраком покойной тещи. Глеб прекрасно понимал, что он не первый и не последний, кто приходит к необходимости переоценки системы ценностей, зная, что невозможно повернуть жизнь вспять. Тогда и хочется того, на что раньше и внимания не обращал. Даже составил мысленно список, что бы сделал, окажись сейчас на воле, хотя осознавал, что это утопия. Он сожалел, что не построил дом, не вырастил ребенка, не посадил дерево, не взял от жизни всего, что хотел бы взять, не дал того, что мог бы дать. А теперь было уже очень поздно. Лето закончилось, а вместе с ним и его жизнь приближалась к концу.
Он находился уже семь месяцев в лагере строгого режима, расположенном в Луганской области. Промышленный край шахтеров и химиков, огромных терриконов, глубоких шахт и чахлой растительности, где сам воздух был пропитан запахом и вкусом угольной пыли. Лагерь имел свои писаные и неписаные законы, но и те и другие были обязательными для выполнения. Только здесь он с удивлением осознал суть понятия «закон». Теперь он знал, что, если говорить о законопослушных гражданах, то идеальный пример — те, кто находились здесь, за решеткой и колючей проволокой. Потому что они при столь строгой регламентации навязанного им образа жизни при всем желании не имели возможности закон нарушить. Возможно, такую основополагающую концепцию вывел Сталин, строя свою модель тюремного социализма. Кто не был — тот будет, кто был — не забудет. Лагерь был очень старый и имел свою историю, которую создавали многие неординарные личности и события, обрастающие легендами. Так, например, Глеб узнал, что здесь коротали умопомрачительные сроки командиры армии Махно, последний из которых покинул сие негостеприимное заведение только в конце семидесятых годов.
Неизвестная хворь подточила его в зоне, и вот уже три недели он «отдыхал» в тюремном лазарете. У него было ощущение, что в нем поселился громадный червь, жадно высасывающий из него все жизненные соки, и от этого не хотелось есть. Когда ему приходилось обнажаться на процедурах, он видел свое истощенное тело, больше похожее на скелет, обтянутый кожей, тонкие палочки ручек-ножек, и тогда ему казалось, что это чужое тело, в которое по злой воле поселилась его душа. С момента заключения он потерял почти половину своего веса. Самочувствие у него с каждым днем ухудшалось, и вот уже два дня, как его перевели в больничный изолятор, — это он воспринял как плохое предзнаменование судьбы.
Попав в лагерь, он стал более терпимым, простил в душе Степана, Ольгу. К его удивлению, Оля не подала на развод после приговора суда, а, наоборот, как могла, старалась поддержать его. Ему разрешалась после приговора продуктовая посылка раз в месяц, и Ольга сама, несмотря на большое расстояние, привозила ему продукты и добивалась свидания. При встречах они, словно соблюдая табу, не говорили о своем прошлом, а в остальном — обо всем на свете и ни о чем конкретно, стараясь ничем не задеть друг друга. Глеб с нетерпением ждал этих встреч, он, казалось, жил ради этого. Сейчас он думал: дождется ли он следующей встречи или к тому времени уже будет там, где безразличны чины, звания, деньги, мирские утехи.