Весь следующий день я был занят в управлении — как штатный сотрудник получал форму и оружие — и на похоронах Михаила Соломоновича не был. Лишь поздним вечером, ближе к ночи, я появился в жилище Рут и, волнуясь, посоветовал ей побыстрее уезжать из Москвы, пока ее не схватили как дочь «врага народа». Рут спокойно объяснила, что ее отец умер до того, как его объявили «врагом народа» и осудили, так что пока она в безопасности. Вновь напоила меня чаем, а затем, посмотрев на часы, сказала: «Пора. Идем, я рассчитываю на твою помощь». С замирающим сердцем я последовал за ней, а мой внутренний голос кричал, требовал, чтобы я бежал прочь от нее, иначе будет поздно. Когда пришли на кладбище, Рут достала заранее приготовленные лопаты, и я без возражений сделал все, что она мне говорила.
Вскоре я стал жить вместе с ней в том полуподвале, в котором имелся искусно замаскированный небольшой погреб — в нем прятался Михаил Соломонович и покидал убежище лишь ночью. Рут очень любила своего отца, и для меня до сих пор остается загадкой: она выбрала меня по любви или из-за того, что я работал в органах и это обещало некую безопасность? Надеюсь, она меня все же любила, может, это чувство возникло не сразу, а со временем, но я ее просто обожал! Этот гримуар принадлежал Михаилу Соломоновичу, он занимался магией и научил ее, насколько это было возможно, предугадывать некоторые неблагоприятные события — так было с его предстоящим арестом. К сожалению, предугадать они умели не все.
Старик Савелий вздохнул и замолк, погрузившись в размышления, словно пытался найти ответ на вопрос, мучивший его многие годы.
— А как Михаил Соломонович мог жить в погребе? Я думаю, там ему пришлось провести довольно длительное время, — заговорил удивленный Даниил, прервав затянувшееся молчание.
— Около четырех лет — до сорок первого года. Погреб был все же лучше, чем пуля в затылок или Колыма. Рут погибла во время бомбежки — ее мобилизовали рыть противотанковые рвы вокруг Москвы. Через два месяца после этого умер от горя ее отец, а у меня в волосах появилась первая седина — мне тогда было всего двадцать пять.
— Выходит, вам сейчас девяносто три года! — поразился Даниил, — Никогда не подумал бы — выглядите гораздо моложе.
— Точно так, девяносто три будет в декабре, если доживу. Война есть война — забываешь о личном. Неправильно говорю — не забываешь, а откладываешь на потом. Участвовал в боях; не скрою, на моей совести было и участие в заградотрядах. Всякое было во время войны, много раз оказывался на волосок от смерти, но остался живой и даже без единой царапины. Этот гримуар сопровождал меня повсюду, я считал, что не зря таскаю в своем вещмешке лишних восемь с половиной килограммов — я взвешивал. Может, именно он меня спасал, был моим оберегом? Скорее всего, так оно и есть.
После войны полученными от отца Рут магическими знаниями я пользовался вовсю — они мне здорово помогли в продвижении по службе и в ухаживаниях за дамами. Вот только влюбиться и жениться я не имел права — это было смертельно опасно, об этом меня предупреждал Михаил Соломонович. С Рут мы не были расписаны, она то и дело повторяла, что каждый из нас должен жить своей жизнью, не вмешиваясь в жизнь другого. Я уверен, у нее никого не было, кроме меня, и, по-моему, она боялась гримуара. Когда я жил вместе с Рут, хозяином гримуара был ее отец, он передал его мне только после ее гибели и незадолго до своей смерти.
В 1950 году я был на вершине успеха — все у меня складывалось замечательно на службе, и… вниманием женщин я не был обделен. Я радовался жизни, стараясь взять от нее все, не пропускал красивых девушек, женщин — постоянно их менял, чтобы, не дай Бог, не влюбиться. Вот тогда со мной и произошла некрасивая история — у меня возник роман с дочерью комиссара НКВД, грузина по национальности и приближенного Берии. Девушка забеременела, об этом стало известно ее отцу — очень вспыльчивому, импульсивному человеку. Он не уничтожил меня сразу только из-за дочери — ей нужен был муж, чтобы скрыть позор. А передо мной встала дилемма: женюсь — гримуар меня убьет, в этом у меня сомнений не было, не женюсь — меня лишит жизни отец девушки.
Я дал согласие на женитьбу, и мои сны наполнились ужасными кошмарами; я их воспринял как предупреждение. И вот что я придумал. Перед свадьбой я устроил для сослуживцев небольшую попойку на берегу реки, за городом. Притворившись пьяным, полез купаться, нырнул и все обставил так, будто бы я утонул. А сам поплыл к месту, где все было заранее подготовлено, там оделся в штатское, взял чемодан, в каком лежали только гримуар и деньги, и отправился в новую жизнь с новыми документами на чужую фамилию. Несмотря на то что я так ловко обставил свой уход, опасаясь случайностей, я до 53-го года жил в Сибири, в небольшом селении среди тайги. Только узнав, с большим опозданием, об осуждении Берии и его соратников — среди них был и мой несостоявшийся тесть, — вернулся к нормальной жизни. За время, проведенное в таежной глуши, я пересмотрел свои взгляды на жизнь и уже не стремился к заманчивым высотам, хотя с помощью гримуара мог их осилить. Жил вроде как все, но как только чувствовал, что привязываюсь к очередной женщине, немедленно бежал прочь, пока тридцать лет тому назад окончательно не поселился в этой лесной местности. Видишь, рассказал всю свою жизнь, а уложился в пятнадцать минут. Девяносто лет — и пятнадцать минут… Ощущаешь разницу?
— Я бы не сказал, что гримуар сделал вашу жизнь счастливой, — заметил Даниил. — А теперь вы предлагаете мне избрать путь, подобный вашему, и тоже убегать от любви?
— А почему бы и нет, Даниил? Ведь ты с детства готовился к церковной карьере, хотел посвятить себя Богу и принять обет безбрачия. Только благодаря случаю ты окунулся в мирскую жизнь. Сейчас я тебе предлагаю согласиться на что-то вроде монашества, но более терпимого, лояльного. Ты не должен избегать женщин, а только любви, привязанности, брака. Взамен ты будешь иметь превосходство над обычными людьми и власть. Это не менее пьянящее чувство, чем любовь, и многие мечтали бы оказаться на твоем месте, но не каждому это дано.
Внезапно старик стал Даниилу неприятен, он открыл свое настоящее обличье — змея-искусителя. Его дряблое морщинистое лицо, редкие седые волоски на облысевшей голове, выжидающе уставившиеся мутные глазенки, уже почти безжизненные, — все это вызвало у Даниила отвращение. Но слова старика все же проникли ему в кровь: превосходство над другими, власть, исключительность. «Я же историк! А какой историк откажется от обладания столь редким манускриптом? Бывает, ради идеи люди жертвуют всем — жизнью, семьей, честью, любовью. Почему мне не отнестись к гримуару, как к идее?»
С замирающим сердцем Даниил тихо произнес:
— Я согласен — остаюсь!
2
— А теперь мы перейдем непосредственно к практике.
Несмотря на снежную зиму, укрывшую все вокруг белым пологом, старик и Даниил расположились для занятий на открытом воздухе, на скамейке перед домом. Легкий морозец украсил их лица румянцем, освежил мозги, готовые впитывать знания.
— В христианстве святые творят чудеса с помощью снизошедшей на них Божественной благодати, носителями которой являются Святой дух и небесные ангелы, а в черной магии — с помощью темного воинства, подвластного Люциферу и его ближайшим слугам Баал-Зебубе, Астароту и Молоху. Но все это великие князья Света и Тьмы, не подчиняющиеся обычному магу, который может с ними общаться лишь с помощью духа-проводника. Есть множественные описания духов, добрых и злых, но самом деле все это не соответствует действительности. Дух на то и дух, чтобы не иметь осязаемого, материального тела, а использовать возникающие в воображении человека образы. И природа духа не имеет определенной, конкретной направленности: злой он или добрый, зависит от самого мага и его целей.