Предчувствия были самые плохие, и, как выяснилось, неспроста. Через четыре минуты после того, как оперативники и Михаил Живаго скрылись в доме, громыхнул выстрел, а вслед за тем раздался грохот разбитого стекла и глухой звук падения.
Глеб швырнул сигарету и бросился к калитке. В одну секунду он оказался во дворе, подбежал к лежащему на снегу человеку и склонился над ним. Голова человека была разбита, светлые волосы слиплись от крови.
– Кор… сак… – хрипло выдохнул он.
Глеб его узнал, это был тот парень из ФСБ, с которым они схлестнулись возле трупа убитой девушки.
– В левом кармане… – прохрипел блондин. – Достань!
Глеб сунул руку в карман пальто блондина и достал продолговатый пластиковый футляр, похожий на те, в которых носят очки.
– Что это? – спросил Глеб.
– Это… поможет.
Голова фээсбэшника запрокинулась, пар перестал вырываться из приоткрытого рта, светло-голубые глаза остекленели. Глеб выпрямился, сунул футляр в карман, достал фонарик и шагнул к двери. Дверь скрипнула, и Глеб оказался внутри.
Освещая путь фонариком, он дошел до лестницы и увидел темный силуэт. Глеб посветил на него фонариком. Это был Толя Волохов. Он сидел на ступеньке и отупело тряс головой.
– Толя, что там произошло? – тихо спросил Глеб.
Волохов поднял на него взгляд и глухо пробормотал:
– Они убили Егора Живаго. Но второго, старшего, не смогли. Он воздействовал на нас.
– Кто «они»? О ком ты говоришь?
Взгляд Толи помутился, он снова тряхнул головой. Глеб оставил гиганта в покое и устремился наверх, стараясь ступать по ступенькам бесшумно. Он услышал тихие голоса.
3
Комната была тускло освещена. Свет подрагивал, и еще до того, как кожа и ноздри уловили дыхание огня, Глеб понял, что в комнате что-то горит. Он продвинулся вперед и в неверном свете языков пламени увидел Машу и Стаса. Стас лежал на полу, уставившись в потолок таким же мутным, бессмысленным взглядом, как у Волохова. Маша сидела на диване и с ужасом смотрела на кого-то. Белокурые волосы ее растрепались, лоб был расцарапан, из носа к губе спускалась струйка крови.
Глеб продвинулся еще и осторожно выглянул из-за угла. Горела груда книг, сброшенных с этажерки. Рядом с костром, боком к Глебу, стоял пожилой человек в кожаном пальто и норковой кепке. Жесткое лицо, поджатые губы, твердый взгляд. Глеб уже видел это лицо на фотографиях и вспомнил фамилию и звание человека – генерал Родионов. В правой руке Родионов держал пистолет, дуло которого было направлено на Машу Любимову.
В пяти шагах от генерала, у разбитого окна, в которое влетали снежинки, стоял Михаил Живаго.
– Бросьте пистолет, генерал! – хрипло произнес Живаго. – Вы убили моего брата! Но меня вам не взять!
Глеб опустил взгляд и увидел, что у ног генерала Родионова лежит молодой мужчина в красной куртке. Лицо его превратилось в кровавую кашу от нескольких выстрелов в упор.
Генерал Родионов разлепил губы и грубо проговорил:
– Ты никуда не уйдешь. Ты слишком ценный экземпляр. Гораздо ценнее, чем твой брат.
– Я никому не хочу причинить вред, – сказал Живаго. – Но если придется…
– Как только я почувствую, что ты вторгся в мое сознание, я спущу курок, – отчеканил генерал. – Ты прекрасно знаешь, что у меня будет пара секунд, и я вполне успею убить девушку.
– Почему вы решили, что мне на нее не наплевать?
Генерал скривил сухие губы в усмешке.
– В ее смерти обвинят тебя. Если это случится, на тебя объявят тотальную охоту, и рано или поздно ты попадешься. Тебя пристрелят, как бешеную собаку, и я этому поспособствую. Но я ценю твои способности, Живаго, поэтому и предлагаю уладить вопрос мирно.
– Мирно?.. Но девушка все видела.
– Ты сотрешь ей память.
Живаго покачал головой:
– Она слаба. Если я воздействую на нее, она может впасть в кому.
– Лучше кома, чем смерть. – Генерал чуть качнул стволом пистолета. – Решай скорее! Огонь разгорается, еще немного – и мы не успеем уйти!
Живаго медлил. Времени не оставалось, и Глеб решил действовать. Он быстро и бесшумно скользнул в комнату и, вложив в прыжок всю силу, бросился на генерала. Старый фээсбэшник обладал великолепной реакцией, он успел резко повернуться и сделать выстрел. Пуля обожгла Глебу шею. Он споткнулся и, не удержав равновесия, растянулся на полу, рядом с трупом Живаго-младшего, но тут же снова поднялся на ноги.
Заветные две секунды были потеряны. Генерал Родионов испуганно смотрел Михаилу Живаго в глаза. Пальцы его правой руки разжались, и пистолет со стуком упал на пол. Из носа Родионова закапала кровь.
Глеб, не обращая внимания на боль в оцарапанной шее, быстро прошел к дивану. Он схватил Машу за плечи и посмотрел ей в глаза.
– Маша!
Она не отозвалась.
– Маша, это я, Глеб! Ты слышишь меня?
Он легонько тряхнул ее. На секунду взгляд Маши слегка прояснился, но тут же снова затянулся пеленой.
– Ты сможешь идти? – спросил Глеб.
Она не ответила. Услышав сдавленный стон, Глеб обернулся и посмотрел на генерала Родионова. Тот стоял на коленях, вцепившись пальцами в подлокотник дивана. Лицо Родионова стало землисто-бледным, в широко раскрытых глазах застыл ужас.
– Сейчас – ты – умрешь, – отчеканил Живаго.
На лбу у генерала выступили капли пота, восковые щеки стали обвисать, словно из тела Родионова и впрямь стремительно уходила жизнь.
Глеб оставил Машу, быстро достал из кармана футляр и шагнул к Михаилу Живаго.
Телепат повернул голову на шум, но недостаточно быстро – игла шприца вонзилась ему в шею. Живаго резко оттолкнул от себя Глеба и ударом руки стряхнул с шеи пластиковый шприц. Тот с легким стуком упал на пол. Живаго посмотрел сперва на шприц, потом на Глеба…
– Что это? – удивленно спросил он.
– Полагаю, та дрянь, которой вас кололи в психиатрической клинике, – ответил Глеб.
Живаго покачнулся, а затем медленно опустился на колени. Прошла еще пара секунд, и лицо телепата жутким образом переменилось. Взгляд его стал бессмысленным и пустым, из уголка губ вытекла блестящая струйка слюны.
Глеб повернулся к Маше, обхватил ее за плечи и громко сказал:
– Поднимайся! Нам нужно уходить!
На этот раз слова Глеба подействовали. Маша вздрогнула и провела по лицу узкой ладонью, будто сгоняла с него остатки наваждения. Она уставилась на Корсака и удивленно пробормотала:
– Глеб? – Потом перевела взгляд на двух пожилых людей, стоящих на коленях, друг напротив друга, с безвольно опущенными головами. – Что они делают?