Нам, авторам, приятно видеть, что люди читают так много, и, наверное, только неумный автор говорит, что читают слишком много. Но профессия со временем перестает радовать, если видишь, что всеми она понимается превратно; десяток хороших, благодарных читателей, пусть даже денежное вознаграждение автора уменьшится, лучше и отраднее, чем тысяча равнодушных.
Поэтому осмелюсь все же сказать, что читают слишком много и избыточное чтение не служит к чести литературе, а наносит ей ущерб. Книги существуют не для того, чтобы способствовать все меньшей самостоятельности людей. И тем более не для того, чтобы человеку нежизнеспособному предлагать дешевый обман и подделку жизни. Напротив, книги ценны лишь тогда, когда ведут к жизни и служат жизни, полезны ей, и каждый час чтения, я полагаю, пущен на ветер, если читатель не воспринял в этот час искру силы, молодости, дыхание свежести.
Чтение — это чисто внешний повод, побуждение, чтобы сосредоточиться, и нет ничего более ложного, чем чтение с целью «рассеяния». Если человек не болен душевно, ему незачем рассеиваться, он должен быть сосредоточенным, всегда и везде, где бы ни был и что бы ни делал, о чем бы ни размышлял, что бы ни чувствовал, он должен всеми силами своего существа сосредоточиться на занимающем его предмете. Потому и при чтении прежде всего необходимо ощущать, что всякая достойная книга есть средоточие, соединение и нарочитое упрощение сложно взаимосвязанных вещей. Всякое крошечное стихотворение уже является таким упрощением и сосредоточением человеческих чувств, и если я, читая, не ощущаю желания во всем этом соучаствовать и сопереживать автору, то я плохой читатель. И пусть ущерб, который я, плохой читатель, причиняю стихотворению или роману, не является непосредственным. Плохим чтением я наношу урон прежде всего самому себе. Я трачу время на что-то никчемное, отдаю свое зрение и внимание вещам, которые не важны для меня, которые я заведомо собираюсь вскоре забыть, я утомляю свой мозг впечатлениями, которые бесполезны и даже не будут мной усвоены.
Многие говорят, что в плохом чтении повинны газеты. Я же считаю, что это совершенно неверно. Прочитывая ежедневно одну или несколько газет, можно быть сосредоточенным и деятельным, более того, выбирая и комбинируя новости, можно выполнять таким образом очень полезное и ценное упражнение. В то же время можно прочесть «Избирательное сродство» Гете глазами образованца, любителя развлекательного чтения, и ничего ценного такое чтение не даст.
Жизнь коротка, в горнем мире не спросится, сколько книг ты осилил в своем земном бытии. Поэтому неумно и вредно тратить время на бесполезное чтение. Я имею в виду не чтение плохих книг, а прежде всего качество самого чтения. От чтения, как от каждого шага и каждого вздоха, нужно чего-то ждать, нужно затрачивать силы, и тогда сил станет больше, нужно терять свое «я», и тогда вновь обретешь его, мыслящее более глубоко. Знание истории литературы лишено ценности, если каждая прочитанная книга не стала нам радостью или утешением, источником силы или душевного покоя. Бездумное рассеянное чтение — то же что прогулка в прекрасной местности с завязанными глазами. Но читать надо не для того, чтобы забывать о самом себе и своей повседневной жизни, а напротив, чтобы более сознательно и зрело, крепко брать в руки собственную жизнь. Мы не должны идти к книгам так, как робкие школяры к строгому наставнику, и не тянуться к чтению, как выпивоха к бутылке, надо почувствовать себя покорителем вершин, совершающим восхождение в Альпах, воином, шагающим в арсенал; не искать прибежища, подобно беглецам и мизантропам, а с добрыми помыслами идти к книгам, как к своим друзьям или помощникам. Если бы все происходило так, сегодня едва ли читали бы одну десятую того, что читают, но зато все мы стали бы в десятки раз радостнее и богаче. И если бы это привело к тому, что наши книги перестали бы пользоваться спросом и мы, авторы, в итоге, писали бы в десятки раз меньше, то миру это не причинило бы ни малейшего вреда. Ибо с писательством дела обстоят, разумеется, не лучше, чем с чтением.
1911
О ПИСАТЕЛЬСКОЙ ПРОФЕССИИ
Человеку, который в силу множества жизненных случайностей и может и должен существовать за счет своего прирожденного литературного дарования, надо постараться свыкнуться с этой сомнительной «профессией», ибо профессией она в действительности не является. Труд так называемого свободного писателя нынче считают профессией, а ведь в истории никогда такого не бывало. Наверное, так сложилось потому, что занимаются этим ремеслом многие люди, не имеющие призвания к данному роду деятельности. Мне кажется, случайное, ни к чему не обязывающее сочинение милых вещиц, совокупность которых у нас называют литературой, не может быть трудом всей жизни и не заслуживает звания профессии в обычном смысле этого слова. «Свободный» писатель, коль скоро он порядочный человек и в какой-то мере художник, профессии не имеет, как раз напротив, он бездельник и частное лицо, а при случае, под настроение, в благоприятной обстановке он что-то создает.
Но каждому свободному писателю очень трудно найти свое место где-то между частным лицом и несвободным писателем, то есть журналистом. Профессия, которая профессией не является, не всегда приносит радость. Кто-то попросту не способен вести бездеятельную жизнь, вот он и пишет все больше и больше, выходит за пределы своего природного дарования и в итоге становится писакой. Кого-то другого соблазняют свобода и безделье комфортной жизни, ведь человеку, вовсе не имеющему профессии, легко погибнуть. И все они — как усердные, так и ленивые — страдают неврастенией и прочими недугами недостаточно занятых и слишком зависящих от себя самих людей.
Но я не об этом хотел повести речь, не об этих вопросах, которые каждый решает самостоятельно, в одиночку. Сами писатели пусть как им угодно понимают свою «профессию», это их дело. Однако у общественности совсем иное представление о писательской профессии, чем у поэтов и писателей, чьи размышления о собственном труде по большей части проникнуты самоиронией.
Общественность, пресса, народ, члены различных союзов и объединений, короче говоря, всякий, кто сам не писатель, подходит к этой профессии и обязанностям писателя гораздо проще. И потому с литератором, в точности как с любым врачом или судьей, или чиновником, случается, что он составляет себе представление о существе и характере своей профессии на основании претензий, которые к нему предъявляют посторонние. Каждый писатель, достигший некоторой известности, ежедневно узнает из приходящей в его дом почты, что о нем думают и чего от него хотят издатели, публика, пресса и коллеги.
Публика и издатели обычно единодушны и весьма скромны в своих претензиях. От автора удачной комедии они ожидают новых удачных комедий, от сочинителя романа из сельской жизни — таких же романов, от автора книги о Гете — новых книг все о нем, о Гете. Порой автор и сам ничего другого не желает, в таком случае ко всеобщему удовольствию воцаряется согласие. Автор «Тирольской красавицы» продолжает в том же духе и пишет «Девчонку из Тироля», автор «Картин солдатской жизни» сочиняет «Картины казарменного житья-бытья», а вслед за «Гете в рабочем кабинете» появляются «Гете при дворе» и «Гете на улице».