Он открыл двери нашего дома шлюхе и заставил нас разделить с ней кров и пищу. Он послал меня в таверну и посоветовал поговорить там с пьяницами. Однажды он заставил меня попрошайничать напротив мечети, где я обычно проповедовал, чтобы я понял, каково быть прокаженным. Сначала он отсек меня от поклонников и последователей, потом от знати и приблизил к простым людям. Только благодаря ему я смог познакомиться с теми, мимо кого обычно проходил мимо. Шамс верил, что следует убрать всех идолов, которые разделяют смертных и Бога. Это относилось к славе, богатству, положению в обществе и даже к религии. Шамс ослабил все связи, которые соединяли меня с привычной жизнью. Едва он замечал ограниченность мысли или предрассудок, как, не теряя даром времени, изничтожал противника.
Ради него я прошел через все испытания и проверки, через все этапы и уровни, которые все более отдаляли от меня даже самых верных последователей. Прежде у меня было множество поклонников, а теперь мне никто не нужен. Удар за ударом Шамсу удалось разрушить мою репутацию. Благодаря ему я познал ценность безумия и вкус одиночества, беспомощности, злословия, затворничества и, наконец, горя и разочарования.
Едва завидишь выгодное дельце, прочь беги!
Пей яд, но жизненной водицы берегись!
Покоя не ищи, опасных мест не сторонись!
Забудь о славе, но позор и стыд прими!
Каждый день, каждую минуту Бог спрашивает нас: «Ты помнишь договор, который мы заключили, прежде чем ты был послан в мир? Ты осознаешь свою роль в открытии Моего сокровища?»
Как правило, мы не готовы отвечать на эти вопросы. Они пугают нас. Но Бог терпелив. Он задает Свои вопросы снова и снова.
И если сердечные муки есть часть испытания, то мое единственное желание — в конце концов найти Шамса. Мои книги, службы в мечети, семья, благосостояние, имя — я готов отдать все, лишь бы еще один раз увидеть его лицо.
Накануне Керра сказала, что, сам того не желая, я становлюсь поэтом. Должен признаться, прежде я не очень-то высоко ценил поэзию, но меня не удивили ее слова. В другое время, наверное, я бы возразил ей, а теперь — нет.
С языка постоянно вопреки моей воле срываются поэтические строки, и, прислушиваясь к ним, любой может заключить, что я в самом деле становлюсь поэтом. Однако скажу честно: эти стихи принадлежат не мне. Я лишь средство передачи слов, которые кем-то вложены мне в уста. Подобно перу, записывающему стихи, или флейте, озвучивающей ноты, я всего лишь исполняю свою роль.
Чудесное солнце Тебриза! Где ты?
Шамс
Апрель 1247 года, Дамаск
Весна воцарилась в Дамаске. Десять месяцев миновало после моего отъезда из Коньи, когда меня отыскал Султан Валад. С христианином-отшельником по имени Франциск мы сидели под ясным голубым небом и играли в шахматы. Франциск был человеком, чье внутреннее равновесие не легко было поколебать, так как он познал смирение. А поскольку ислам подразумевает внутренний покой, который исходит из смирения, то для меня Франциск был более мусульманином, чем многие из мусульман, кричащие о своем мусульманстве. На сей счет — Сороковое правило: «Смирение не означает слабость или покорность. Оно не ведет к фатализму или к подчинению. Напротив. В смирении заложена настоящая сила, которая созревает внутри человека. Тот, кто смиряется перед священной сущностью природы, будет жить в невозмутимом покое и безмятежности, даже если весь мир погрузится в хаос».
Я двинул королеву, угрожая королю Франциска, он же решительно переставил ладью. В ту минуту как я заподозрил, что мне грозит проигрыш, я поднял голову и встретился взглядом с Султаном Валадом.
— Рад тебя видеть, — сказал я. — Значит, ты все же решил разыскать меня.
Султан Валад криво усмехнулся, потом посерьезнел: он был в недоумении, откуда я узнал о той внутренней борьбе, которую он пережил. Однако, будучи честным человеком, он не стал отрицать очевидное.
— Некоторое время я просто слонялся по миру, вместо того чтобы искать тебя. Но потом понял, что не могу вернуться к отцу без тебя. Поэтому поехал в Дамаск и начал тут свои поиски. Тебя не так-то легко было найти.
— Ты честный человек и хороший сын, — сказал я. — В один прекрасный день, и довольно скоро, ты станешь отличным собеседником для своего отца.
Султан Валад задумчиво покачал головой:
— Ему нужен только ты. Поедем в Конью. Ты нужен моему отцу.
Когда я услышал это, множество разных мыслей пронеслось в моей голове, однако ни одна не была ясна до конца. Мой нафс отреагировал со страхом на предложение вернуться туда, где люди вовсе не жаждали видеть меня.
«Не слушай его. Твоя миссия подошла к концу. Тебе не нужно возвращаться в Конью. Вспомни, что сказал Баба Заман. Этот путь слишком опасен. Если ты вернешься в Конью, то тебе уже не выбраться оттуда».
Я любил странствовать по миру, встречаться с разными людьми, видеть разные города. Мне нравился Дамаск, и я хотел бы остаться в нем до следующей зимы. Новые места обычно вызывают у людей чувство одиночества, которое заставляет их мучиться от тоски. Однако со мной был Бог, и я не чувствовал себя одиноким.
И все-таки… Все-таки я отлично понимал, что сердце мое осталось в Конье. По Руми я скучал до того сильно, что мне было больно даже произносить его имя. В конце концов, какая разница, в каком городе жить, если рядом нет Руми?
Я двинул королеву, и Франциск широко открыл глаза, когда понял, чем это грозит мне. Однако в жизни, в отличие от шахмат, есть ходы, которые делаешь не для того, чтобы выиграть, а потому что так надо.
— Пожалуйста, поедем со мной, — взмолился Султан Валад, прерывая мои размышления. — Люди, которые злословили о тебе и плохо с тобой обращались, раскаялись. На сей раз, обещаю, все будет хорошо.
Мне хотелось ему сказать: «Мой мальчик, не тебе давать такие обещания, да и никому другому тоже нельзя давать обещания, которые не можешь выполнить».
Но вместо этого я лишь кивнул головой:
— Хочу еще раз посмотреть закат в Дамаске. А завтра поедем в Конью.
— Правда? Спасибо! — воскликнул просиявший Султан Валад. — Ты даже не представляешь, что это значит для отца!
Потом я повернулся к Франциску, который терпеливо ждал, когда я продолжу играть. И стоило ему завладеть моим вниманием, как на его губах появилась широкая улыбка.
— Смотри, мой друг! — победно произнес он. — Шах и мат.
Кимья
Май 1247 года, Конья
Беглец Шамс Тебризи вернулся в мою жизнь. Однако он очень изменился да и держался теперь от меня на расстоянии. Похоже, его не радовало возвращение в Конью. Тем не менее он казался моложе и прекраснее, длинные волосы падали ему на глаза, он сильно загорел под дамаскским солнцем. Однако было еще что-то. Но что? Как понять? Его глаза дерзко сверкали, но взгляд не был похож на тот, к которому я привыкла. И мне не удавалось отогнать от себя мысль о том, что у Шамса взгляд человека, который все про все знает, но больше не желает ни с чем и ни с кем сражаться.