Сорок правил любви - читать онлайн книгу. Автор: Элиф Шафак cтр.№ 63

— Я очень рад, что ты пришла, — сияя, словно встретил старого друга, произнес Шамс. — Тебе не придется идти назад. Этот период твоей жизни подошел к концу. Да сделает Бог твой путь к познанию Истины плодотворным!

Роза пустыни зарыдала еще горше:

— Хозяйка не оставит меня в покое. Она пошлет за мной Шакалью Голову. Ты не знаешь, как…

— Успокойся, дитя, — перебил ее Шамс. — Запомни еще одно правило: «Пока все остальные в этом мире стремятся куда-то, хотят сделаться кем-то, только чтобы все нажитое оставить на земле после смерти, ты идешь к высшей ступени. Проживи эту жизнь легко и без лишнего груза, словно Ничто. Только осознание „Ничто“ заставляет нас идти дальше».

Поздно вечером я показала Розе пустыни ее кровать. Она мгновенно заснула, а я вернулась в комнату, где оставались Руми и Шамс.

— Ты должна прийти на наше представление, — сказал Руми, увидев меня.

— Какое представление?

— Духовный танец, Керра. Ничего подобного ты никогда не видела.

В изумлении смотрела я на своего мужа. Что происходит? О каком танце он говорит?

— Мавлана, ты почитаемый ученый, и тебе ни к чему развлекать публику. Что подумают люди? — спросила я, чувствуя, как разгорается у меня лицо.

— Не беспокойся, — сказал Руми. — Мы с Шамсом уже давно это обсуждаем. Нам хочется представить танец кружащихся дервишей. Его называют сэма. Тот, кто ищет Священной любви, будет радушно принят нами.

У меня чудовищно разболелась голова, однако эта боль была несравнима с тем, что творилось у меня в сердце.

— А что, если это не понравится людям? Не всем же нравятся танцы, — произнесла я, обращаясь к Шамсу и надеясь, что это остановит его, хотя наверняка у него и на сей раз был приготовлен ответ. — По крайней мере, подумай о том, чтобы отложить представление.

— Не всем нравится Бог, — отозвался Шамс, никогда не пропускавший ни одного слова, произносимого собеседником. — Что же, отложить на время веру в Него?

На этом спор закончился. Лишь вой ветра наполнял дом, ударяя мне в уши.

Июнь 1246 года, Конья

— Благолепие во взгляде смотрящего, — повторял Шамс. — Все видят один и тот же танец, однако каждый видит его по-своему. Не о чем беспокоиться. Одним он нравится, другим не нравится.

Все же в тот вечер, на который был назначен танец сэма, я предупредил Шамса, что вряд ли соберется много народа.

— Не беспокойся, — твердо произнес он. — Горожане могут не любить меня, они даже могут больше не восхищаться твоим отцом, однако такое представление они не пропустят. Любопытство приведет их к нам.

Так и случилось. Вечером яблоку было негде упасть в зале. Пришли торговцы, кузнецы, плотники, крестьяне, каменщики, маляры, лекари, золотых дел мастера, чиновники, гончары, плакальщики, предсказатели, крысоловы, торговцы духами; даже шейх Ясин пришел со своими учениками. Женщины сидели сзади.

С облегчением я заметил, что в первом ряду сидит правитель Кайкхасров со своими советниками. То, что человек такого ранга поддерживает моего отца, многих заставит прикусить языки.

Довольно много времени потребовалось людям, чтобы устроиться поудобнее и успокоиться, но и потом шум не утих: зрители перешептывались, сплетничали. Не желая оказаться рядом с врагами Шамса, я подсел к Сулейману-пьянице. От него несло вином, но мне было все равно.

Ладони у меня сделались мокрыми от волнения, ноги не стояли на месте и зубы стучали, словно на морозе. Это представление было очень важным для поддержания репутации моего отца. Я молился Богу, но так как не знал толком, чего нужно просить, то мои молитвы вряд ли можно было назвать правильными.

Вскоре послышался некий звук, сначала издалека, потом он стал приближаться. Он был таким пленительным и трогательным, что все затаили дыхание.

— На чем это играют? — шепотом, в котором смешались страх и удовольствие, спросил у меня Сулейман.

— На тростниковых дудочках. Они называются ней, — ответил я, вспомнив беседу отца и Шамса. — Их звуки — вздохи любящего, обращенные к возлюбленному.

Когда дудочки смолкли, на сцену вышел отец. Размеренными, тихими шагами он приблизился к публике и поприветствовал ее. Следом за ним появились шесть дервишей, которые были учениками отца. Все были в белых широких одеждах. Сложив на груди руки, они склонились перед отцом, дожидаясь его благословения. Потом вновь послышалась музыка, и один за другим дервиши принялись кружиться, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, отчего их одежды раздулись и стали похожими на раскрывшиеся цветы лотоса.

Вот это было зрелище! Я не смог сдержать улыбки гордости и радости, продолжая уголком глаза следить за реакцией зрителей. Даже самые отъявленные сплетники с явным удовольствием наблюдали за танцорами.

Дервиши кружились и кружились, как мне показалось, целую вечность. Потом музыка стала громче, к ней и барабанам присоединились из-за занавеса звуки рехаба. И тут на сцену вышел Шамс из Тебриза в образе дикого ветра пустыни. Его одежды были темнее, чем у остальных, он казался в них выше обычного, да и двигался он быстрее прочих дервишей. Руки он поднимал к небу, лицо его было запрокинуто, как цветок подсолнечника, следящего за движением солнца.

Я видел, что многие затаили дыхание от благоговейного ужаса. Даже самые лютые враги Шамса подпали под его чары. Пока он неистово кружился, ученики тоже кружились, хотя и медленнее, отец оставался недвижим, как старый мудрый дуб, которому не о чем волноваться. Только его губы шевелились в молитве.

В конце концов музыка постепенно стихла. Все дервиши остановились одновременно, и цветки лотоса закрылись. Ласковым движением руки отец благословил и дервишей, и зрителей, и на мгновение мне показалось, что мы все соединены в идеально гармоническом сообществе. Установилась тяжелая тишина. Никто не знал, как реагировать на танец. Никому прежде не приходилось видеть ничего подобного.

Голос отца нарушил тишину.

— То, что вы видели, мои друзья, называется сэма — танец кружащихся дервишей. С сегодняшнего дня дервиши всех возрастов будут танцевать его. Одной рукой они будут указывать на небо, другой — на землю, и всю любовь, которую мы получаем от Бога, мы будем отдавать людям.

Зрители заулыбались и стали переговариваться, выражая свое согласие. Все ощущали некое благотворное волнение. Я был до того растроган, что слезы выступили у меня на глазах. Наконец-то отец и Шамс получили знаки уважения и любви, которых они несомненно заслуживали.

Если бы все закончилось в тот момент, я ушел бы домой самым счастливым человеком на свете, уверенным, что все плохое осталось позади. Но что случилось, то случилось. Едва установившиеся мир и согласие были вновь разрушены.

Июнь 1246 года, Конья