– Нет, я даже не знаю, какое сегодня число.
– Ты ходила на болото за клюквой. – Матвей говорил медленно и продолжал ощупывать взглядом Аленино лицо. – Пошла и пропала. Нашлась только через несколько дней. Твоя одежда была в крови, а сама ты находилась в неадеквате. Припоминаешь?
…Берестяное лукошко с прилипшим ко дну пожухлым листочком, запах опавших листьев, кислый вкус клюквы на губах, звонкая осенняя прохлада и черная вода в болотных «оконцах» – вот все, что вспоминается до того, как превратилась в сумасшедшую.
– Не помнишь. – Матвей правильно расценил ее молчание.
– А тот человек? Тот, кто тебя нанял, он тоже там был?
– Где?
– На болоте.
– Почему ты спрашиваешь? – Лицо Матвея сделалось вдруг настороженным, в серых глазах появился стальной блеск.
– Не знаю. – Она и в самом деле не знала, просто вдруг подумала, что все, что с ней случилось, связано с болотом. – Мне туда нужно.
– Куда?
– На болото.
– Раз нужно, значит, поедем. Вдруг и в самом деле так тебе будет проще вспомнить.
– Не уверена. – Алена покачала головой. – Я уже ни в чем не уверена. У меня вообще такое чувство, что я так и не выбралась с того болота.
– Выберешься, – сказал Матвей уверенно. – Разберемся как-нибудь. – Он встал из-за стола, поглядел сверху вниз, сказал со смущенной улыбкой: – Ты меня извини, но у нас еще есть дела. Тебе тоже нужно имидж сменить. Краску для волос я купил. Волосы сама пострижешь или мне доверишь?
– А ты умеешь? – Алена коснулась своих еще влажных волос.
– Ну, умею – не умею, а хуже, чем есть, точно не сделаю. Да ты не переживай, волосы – не ноги, отрастут…
Ася. 1943 год
– …Что ж ты наделала, девка? – Бабка Шептуха лежала на земляном полу посреди избушки, незрячие глаза смотрели на Асю с укором и болью. – Я ж предупреждала. Нельзя ей верить…
Ася осторожно переступила через лежащую тут же мертвую гадюку, присела перед старухой на корточки. Как они с Алешей здесь оказались? Сколько времени прошло? В голове, гулкой и пустой, не сохранилось ни одного воспоминания.
– Бабушка, не могла я по-другому. – Пальцы коснулись спутанных седых волос, пробежали по морщинистой щеке. – Алеша умирал, а она пообещала…
– Умер! – Старуха нашарила ее руку, сжала с неожиданной силой. – Умер твой Алеша.
– Не умер! Что вы такое говорите, бабушка?! – Ася обернулась, посмотрела на сидящего у стола Алешу. Он был живым! Живее не придумаешь. Только в ясно-синих глазах плескалась грусть. – Вот же он, бабушка! Сами посмотрите.
– Не могу. Не вижу ничего. Да и незачем. Умираю я. Ты теперь вместо меня… за свои грехи…
– Да какие же грехи?! Что в любви плохого и грешного?! – Ворон на плече испуганно каркнул, забил крыльями.
– Не любовь это уже, а принуждение. Мертвый твой Алешка, а ты его от себя не отпускаешь, привязала к себе удавкой этой проклятой. – Старуха попыталась встать, но не смогла, зашлась сиплым кашлем.
– Алеша, ты ей скажи! – Ася растерянно всхлипнула. – Ну, скажи, что живой ты!
– Все хорошо, Асенька. – Он встал из-за стола, присел рядом, задумчиво погладил ворона. – Вот он я, не волнуйся.
– Живой! – Она коснулась его щеки, почувствовала под пальцами колючие щетинки.
– Добрый ты. – Старуха перестала кашлять. – Или любишь так, что готов эти муки терпеть?
– Люблю, бабушка. – Алеша обнял Асю за плечи. – Больше жизни люблю.
– Так то ведь не жизнь, сынок. Ни для тебя, ни для нее не жизнь…
– Пусть так. Я готов.
– Обманет она. Меня обманула и вас обманет. Намаетесь еще.
– Морочь, бабушка?
– Она, проклятущая. – Старуха снова сжала Асину руку. – У вас еще есть надежда. Где он, Аська? Где аркан? Сожги его, отпусти душу неповинную.
Сжечь?! Да что она такое говорит?! Нельзя его жечь, в нем Алешина жизнь… Не станет аркана, не станет Алеши. Это Ася запомнила крепко-накрепко…
– А не сожжешь, так она отнимет! – Старуха пригрозила костлявым пальцем. – Найдет способ, я знаю. А ты, девка, знаешь, что с вами станется без аркана?
– Не хочу слушать! – Ася зажала уши руками, замотала головой. Она уже заплатила свою цену за Алешино спасение. Такую цену, что выше и быть не может. Никто теперь ее счастье не отнимет.
– А ты послушай, неразумная! – Голос бабки Шептухи зазвучал прямо в голове, прорываясь сквозь протестующие Асины крики. – Заблукает он в дрыгве без аркана. Станет ни живым ни мертвым. И ты такой станешь! Будешь болотную грязь месить без души, будешь его искать до скончания дней… Боль его станешь чувствовать, как свою, а помочь не сможешь. Лучше сразу сожги аркан. Отпусти его, пока не поздно, не повторяй моих ошибок, девка…
– Алеша… – Глаза ясно-синие, живые, любящие. – Алеша, она правду говорит?
– Я останусь с тобой, Ася. Сколько понадобится, столько и останусь.
Вот и ответ на ее вопрос. Страшный ответ. Что же она такое сотворила? Чью еще душу отдала в залог своей любви?..
Аркан обвился вокруг запястья, словно живой, прильнул, ласкаясь, к коже.
– Сожги, Аська!
– Я останусь, Асенька! Как же ты без меня здесь одна?
Решение далось нелегко. Вместо ответа Ася крепко-накрепко обвязала аркан вокруг руки. Она его не потеряет! Ни за что! И с Алешей ничего больше не случится, потому что она не позволит.
– Неразумные дети. – Бабка Шептуха провела костлявыми пальцами по Асиному лицу. Ворон впился когтями в плечо, до крови разрывая кожу. – Ну, раз решили, так тому и быть. Уходить мне пора, одно только скажу, а вы послушайте, да не перебивайте! Ребеночка на болоте не оставляйте. Нельзя ему тут. Морочь его заберет…
– Ребеночка? Бабушка, какого ребеночка?!
– А то не знаешь, какого! Вашего с Алешкой ребеночка. Как родишь, так сразу отдай, не жди, пока Морочь за ним придет…
…Бабка Шептуха умерла на рассвете. Ася прикрыла незрячие глаза и с первыми лучами солнца ушла на болото. Мертвое Алешино тело она нашла на краю топи. На закате на пригорке у безымянного озера появилось две свежие могилы…
– Не плачь, любимая. – Алеша обнимал ее за плечи, голос его был спокоен и печален. – Все будет хорошо…
Ворон черной тенью кружил над их головами, показывая новой хозяйке, как красиво болото с высоты птичьего полета…
* * *
…А ей шел черный цвет. И короткая мальчишеская стрижка тоже. Теперь ее глаза, и без того синие, стали еще ярче, а болезненная худоба и бледность отошли на второй план. Парикмахером Матвей был не бог весть каким хорошим, но очень старался. Получилось, может, и не слишком аккуратно, но вполне креативно, не хуже какого-нибудь дизайнерского варианта. Даже челка а-ля Жанна д’Арк выглядела на общем фоне вполне уместно. Но все же главным было то, что в стоящей перед Матвеем девушке даже при очень большом желании невозможно было узнать пациентку из палаты номер четырнадцать.