Уже никого не надо было принуждать к штурму и даже командовать, множество воинов бросилось в город, а царь все молился. Когда Иван наконец подъехал к городским стенам, штурм давно начался. Беда оказалась только в том, что слишком многие принялись вместо битвы с защитниками города его грабить. Зато опомнились сами казанцы и начали теснить русские войска. Страх обуял грабителей, часть из них бросилась бежать. Царь, увидев бегущие толпы своих воинов, бросил им на помощь половину своего полка и сам, взяв святую хоругвь, встал в Царских воротах. Его распоряжение безжалостно убивать и русских грабителей заставило многих опомниться.
Бой на улицах шел очень тяжелый. Спасая свои шкуры, казанцы решили выдать русскому царю своего тогдашнего царя Едигея. Другие спасались сами, бросаясь с разрушенных стен прямо в воду. Так сумели удрать через мелкую Казанку более шести тысяч человек, им было уже не до защиты города, не до оставшихся в нем жен и детей, самим спастись бы… Два неразлучных брата Курбских, князья Андрей и Роман, заметившие такое бегство, показали чудеса храбрости. Жизнь Андрею Курбскому спасла прочная броня, а вот Романа полученные раны за год потом свели в могилу.
Когда рвануло во второй раз, Данила едва не оглох. Какое-то время в ушах страшно гудело, потом наступила полная тишина, он долго мотал головой, прежде чем звуки вернулись. Картина была невиданная, когда земля дрогнула и от стен вверх полетели огромные камни, бревна, части людских тел… В образовавшийся проем рванули сотни русских воинов, подбадривая себя криками. Семен в числе первых, как и обещал.
Даниле было не до того, он еще долго возился возле своей пушки, стрелял, пока не стало ясно, что в городе уже слишком много русских, чтобы палить без оглядки. Тогда вперед бросились и пушкари. Пролом в стене получился огромным, взрывы разнесли большую часть башни и Муралеевых ворот, но проходы оказались завалены обломками, трупами и татар, и русских. Даже после таких разрушений казанцы отчаянно сопротивлялись.
Через пролом рядом с пушкарем перелезал рыжий детина, страшно ругаясь на проклятых басурман. Попавшегося навстречу татарина он посек, даже не обернувшись на того, просто как ненужную вещь на дороге. Даниле отчего-то стало жутковато. Но жалеть никто никого не собирался, если б не тот же рыжеволосый, самому пушкарю несдобровать, на него нацелился рослый татарин, и только твердая рука неожиданного помощника, остановившего саблю, позволила Даниле уцелеть.
– Ты того… ты смотри… – посоветовал ему детина.
– Ага, – откликнулся Данила.
– Саблю возьми, они удобнее наших.
Этот совет был уже толковым, сабля действительно пригодилась, от ее удара полетела наземь голова татарина, неожиданно выскочившего навстречу из ближайших ворот. Конечно, казанцы знали в своем городе каждый двор, потому им биться было легче, с плоских крыш на головы русских отовсюду летели камни, тяжелые вещи, лилась смола и даже просто горячая вода. Но все равно видно, что наступающие пересиливают.
Проскочив одну улицу, Данила на другой вдруг оказался в одиночку против троих вооруженных татар. Страха почему-то не было, только появилась мысль, что мало успел уложить проклятых… От скрестившихся клинков в сторону полетели искры. Орудовать чужой саблей было не так-то удобно, но другого оружия у него не оказалось. После третьего удара выбили и саблю. Понимая, что это его последний бой, Данила постарался отдать свою жизнь как можно дороже. Выброшенное взрывом бревно показалось ему достаточно подходящим, чтобы крошить татарские головы. Такого противники русича не ожидали. Саблей супротив бревна не помашешь, одного свалил быстро. Двое других оказались более изворотливыми, да и развернуться с лесиной негде.
Помощь пришла неожиданно, среди общего гвалта и шума Данила даже не услышал, как за его спиной появились товарищи. Окрик: «Эй, своих побьешь!» застал его врасплох. Опустив бревно, которым размахивал, Данила едва не поплатился жизнью за свою неповоротливость. Татарин, что оказался поближе, своего не пропустил, так махнул саблей, что у пушкаря кафтан повис располосованным. К счастью Данилы, сам татарин споткнулся на каком-то обломке и потому промахнулся. Ударить второй раз ему не дали. Глядя на лужу, быстро растекающуюся из разрубленной шеи противника, Данила подивился: даже не страшно…
Бояться оказалось попросту некогда. Вокруг не боялись. Кто-то старался лишить жизни как можно большее количество басурманов, а кто-то тащил из их домов все, что попадалось под руку. Немного погодя Данила и счет убитым потерял, только рубил и рубил налево и направо, хорошо понимая, что выбора нет – либо он, либо его.
Уши резанул истошный женский крик. Из ближайших ворот навстречу пушкарю выскочил Семен. Весь его кафтан, руки и даже лицо были залиты кровью. Это неудивительно, Данила тоже весь в крови, своей и вражеской вперемешку, но Семен держал… чью-то отрубленную руку! Завидев приятеля, довольно показал:
– Во! Нашел колечко, какое обещал!
На окровавленном женском пальце действительно красовалось золотое кольцо с огромным красным камнем. Хотя камень, может, и не был красным, просто таким было все вокруг. Данила сначала оторопел, потом с силой оттолкнул Семена так, что страшная добыча выпала из рук. Тот разъярился:
– Ты что?! Я еле с бабой справился!
Договорить им не дали. Из тех же ворот выскочил татарин, размахивая саблей, видно, пытался защитить свою родственницу. Тут же Семен, корчась, упал в пыль рядом со своей добычей. За ним последовал и татарин, теперь уже от руки Данилы. Из горла Семена толчками вырывалась кровь, он пытался что-то сказать, но донеслось только бульканье. Наконец глаза его остановились, побелев, так и оставшись открытыми. Данила с трудом заставил себя закрыть веки погибшему приятелю. Но раздумывать дольше было некогда, на улицах шел ожесточенный бой.
Потом Данила и не помнил, что делал. Он отбивался от чьих-то нападок, рубил и колол сам… А потом…
Это лицо он мог бы узнать даже в полной темноте! Шрам пересекал левую бровь и щеку, уползая к подбородку… Татарин не успел даже замахнуться, те, кто оказались рядом, рассказывали, что смирный Данила издал такое рычание, что у многих волосы встали дыбом. Даже если бы в его руке не было сабли, пушкарь разорвал бы проклятого татарина голыми руками, перегрыз ему глотку собственными зубами, мстя за своих родных. Он действительно растерзал казанца, продолжая кромсать уже бездыханное тело, пока за плечо не тронул кто-то из своих:
– Опомнись, он мертв.
– А? – вскинулся Данила.
– Другие еще есть, – укорил его русич.
Не один Данила в этот страшный день мстил за гибель родных. Тысячи русских людей пришли к Казани поквитаться за многие годы бед и несчастий, принесенных нападками на их земли, за гибель и унижения в плену близких, за погубленную, порушенную счастливую жизнь… Месть их была страшной. Оправдывает ли жестокость злодеяний жестокость мести? Бог весть, только тогда многим тысячам такая месть казалась единственно возможной. Казанское ханство должно было быть уничтожено, иначе не видать русским покоя, пока живы те, для кого чужой полон – это доход, для кого чужая смерть легка и незначительна, будь то смерть безоружной женщины, старика или ребенка. Реки крови, пролитые казанцами на русской земле прежде, теперь превратились в такие же реки на улицах самой Казани! Горы убитых при налетах на русские города или умерших в рабстве русских людей обернулись такими же горами в их собственном городе! Мало кто из русских расчетливо убивал, все мстили! Мстили жестоко, страшно, но по праву мстителей. Осудил ли их Господь за это право? Им ответ держать перед Богом.