И снова закрестился, забожился дьяк, уверяя, что и в мыслях плохого не держал.
– Чего Горелов-то помер? Небось опоил чем? – Глаза Козьмы Петровича хитро блеснули.
Терентьев даже жевать перестал, перекрестился:
– Господь с тобой! Лихоманка у него была, промерз где-то, вот и слег. И не у меня слег, а по пути. Просто за товаром некому приглядеть оказалось, вот мне и привезли.
О воске договорились, дьяк получил задаток, можно бы и расходиться, но Терентьева так и подмывало спросить еще кое о чем. Козьма Старой купец знатный, недавно был в числе тех, с кем беседу вел государь о том, чем и как торговать. Вот бы узнать, о чем речь шла.
Мялся, мялся и все же спросил осторожно. Старой хмыкнул, но чиниться не стал, кое-что порассказал.
Иван Васильевич позвал купцов в палату, где обычно государь с боярами думу думали. Купцы для начала бухнулись перед царем на колени. Государь кивнул и велел встать. Торговые люди перетаптывались с ноги на ногу, не решаясь шагнуть ближе к сидящему на троне царю.
И вдруг Иван Васильевич повелел торговым людям… садиться на лавки, стоявшие вдоль стен! Совсем растерялись купцы, ведь на тех лавках всегда сидели бояре! Куда тут худородным их места занимать? Никто первым не рисковал сесть на боярское место, перетаптываясь, стояли толпой. Государь недоуменно смотрел на купцов, потом чуть обернулся к стоявшему за спиной дьяку Висковатому, что-то тихо сказал, тот живо метнулся за дверь. Царь с усмешкой чего-то ждал.
Почти сразу открылись двери, слуги внесли несколько длинных скамей. Купцы осторожно посторонились. Скамьи были поставлены, слуги живо удалились. Иван Васильевич указал на скамьи:
– Садитесь.
И снова топтались купцы, осторожничая. Рынды стояли по обеим сторонам трона, насмешливо улыбаясь. Царь уже недовольно повел бровью, к купцам подскочил Бельский, зашипел:
– Садитесь, не гневите государя!
Иван Грозный снова повел бровью, и к гостям обратился Висковатый. Говорил о том, что надобно своим товаром не только на московских и новгородских рынках торговать, но и за море их возить. Плавают же англичане по всем морям, с большой выгодой торговлю ведут.
Не посмели торговые люди открыто возразить государю, только чуть слышно зароптали. Но у Ивана Васильевича слух хороший, да и сидел он, вперившись в купцов взглядом, волнение заметил. Остановил знаком дьяка Висковатого, усмехнулся:
– Чего зароптали? Боитесь за моря плавать, как другие делают? Раньше русские купцы далеко ходили, рынки Византии испокон века нашими товарами завалены были. А ныне сиднем сидите в своих лавках! Ну, ответствуйте, что вам мешает воск да мед, меха да жемчуг, да многое другое возить по всему свету?
Пришлось отвечать. Сначала помялись, потом заговорили вдруг все сразу. Пришлось Висковатому на купцов прикрикнуть:
– Ну загалдели! Небось не на торге, а у царя-батюшки в палатах!
И все же сказали торговые люди свой главный страх: не забылось еще, как больше трех сотен купцов да их помощников шведы на море захватили, в полон увели. Товаров люди лишились, а кто и жизни. Шведский король Густав Ваза сам в том участвовал!
Государь нахмурился:
– Помню о таком разбое. Да только времена сменились. Нарва наша, выход к морю хороший имеем, товары хранить есть где. А защиту от лихих злодеев я вам дам. И на море, и в портах, куда пойдете.
Вдруг оказалось, что Иван Васильевич уже все за них решил: не только кто куда пойдет, но и что повезет тоже! Оставалось выполнять. Повздыхали, повздыхали купцы, но с государем не поспоришь, если жизнь дорога. Вот и пришлось собираться в дальнюю дорогу.
Дьяк такому известию даже обрадовался:
– Так ты, Козьма Петрович, тот воск и возьми с собой. Уж такая тебе прибыль будет…
Было похоже, что дьяк даже расстроился, посчитав, что продешевил, со Старого много не возьмешь, так можно бы к кому другому подвернуться. Эх, знать бы все раньше…
Купец с помощником насмешливо смотрели на оплошавшего дьяка. Потом Козьма пожалел неудачника, похлопал по руке:
– Товары все больше для начала везем царские, потому чужих особо не возьмешь. А воск в другой раз… в другой раз… Пусть пока полежит в закромах.
Глядя вслед уходившим из корчмы купцам, дьяк ломал голову над тем, продешевил или нет. Решил, что непременно продешевил, с горечью махнул рукой и заказал большую меру заморского вина.
Внимательно наблюдавший за ним хозяин корчмы, показал глазами своему помощнику, чтобы занялся Терентьевым. Помощник сам поднес большой ковш с вином, низко поклонился, подавая. Дьяку насторожиться бы от такой заботы, но все мысли бедолаги были заняты расчетами, не заметил опасности.
Позже ночью, пересчитывая деньги, вытащенные из кошеля у дьяка, хозяин корчмы поинтересовался у помощника:
– А самого-то куда?
Тот махнул рукой:
– В реке он!
– Не выплывет?
Помощник закрестился:
– Свят, свят! Спаси Господи! Когда это после меня кто выплывал?
Немец-хозяин поморщился, он не очень любил эту привычку своего русского помощника – креститься после очередного убийства.
Купец Козьма Старой и его помощник Тимофей Лядов никуда не поплыли. Уже через два дня они висели на дыбе, потому как плохо утопил убитого дьяка корчмарь, вынесло того течением. Быстро дознались, с кем в последний день встречался дьяк, нашлись такие, кто показал и про корчму, и про торговых людей, долго беседовавших с убитым.
Занимался бедолагами Григорий Лукьянович Скуратов, а у него не было привычки выпускать тех, кто попал на дыбу, чтоб не сболтнули лишнего. Остальные купцы отправились по весне под царской охраной в дальние страны. Московия снова начала торговать своими товарами по всему миру.
Каждый день Иван Васильевич задавал Скуратову один и тот же вопрос, которого верный помощник ждал с содроганием. Но что мог ответить Малюта? Только разводил руками:
– Пока нет, государь…
Шли дни, но успокаиваться государь не собирался, напротив, его чело все глубже прорезали морщины, а взгляд становился все тяжелее. Иван Васильевич не в ладу с собой, душа его смятенна, в ней идет борьба лучших сторон с худшими. Если бы в ту минуту рядом оказался умный наставник! Если бы помог преодолеть это сползание к худшему!
Но митрополита Макария нет, а Афанасия государь, хотя сам и возвел на митрополию, не очень-то слушает. Государь все больше размышляет, все дольше сидит ночами за книгами, пытаясь в них найти ответ на свои тяжелые мысли.
Долгое сидение за книгой в ночи привело к тому, что государь вдруг дернул головой на рынду, стоявшего у двери:
– Вели позвать митрополита Афанасия! Пусть сюда придет.
Рында не рискнул напомнить, что на улице ночь темная, что митрополит небось не первый сон видит, не все же, как государь, ночами свечи жгут, но, зная, что Иван Васильевич терпеть не может, когда не выполняют его приказаний, только кивнул и поплелся вон.