И еще вопрос: любой рассказ не должен быть бессмысленным, ведь до сих пор она внушала Телемаху и остальным, что Одиссей если не силен, как Геракл или Ахилл, то может взять хитростью, если не столь богат и влиятелен, как Агамемнон, то способен выкрутиться из любого положения. А к чему рассказывать теперь? Что она должна внушить сыну?
На третий день молчаливой упорной работы за ткацким станом (Эвриклея ходила вокруг кругами, но так ничего и не смогла понять) Пенелопа вдруг решила… пересказывать историю путешествия аргонавтов, только подставляя те названия, какие ей известны! Царица хорошо помнила рассказы о приключениях аргонавтов, потому что в том походе участвовали ее двоюродные братья — Диоскуры (близнецы) Кастор и Полидевк. Конечно, они не такие болтуны, как Одиссей, но все же живописали многое.
Пенелопа уже поняла, что на Итаке не слишком сведущи в событиях, происходивших с Ясоном и его товарищами, а потому начала рассказывать уверенно. Восторженный Телемах принял первый же рассказ о кулачном бое с царем острова Лесбос на веру, зато все поняла Эвриклея:
— Аргонавтов пересказываешь? Осторожней, чтобы не запутаться, не то получится вранье, насмешка над героем, а не рассказ о нем.
— Насмешка? А над ним и стоит посмеяться! Где его носит столько времени? Все уже давно дома, один Одиссей где-то мотается.
Она рассказывала, те, кто размышлял над услышанным, быстро поняли, что это пародия, но большинство до размышлений не снисходило, Одиссей о себе всегда много чего рассказывал, потому и теперь верили любой выдумке.
Теперь рождался следующий эпос — «Одиссея», откровенная пародия на рассказ об аргонавтах. Не все использовала Пенелопа, что-то и она забыла, что-то просто не хотелось повторять ввиду явного завирательства, чему-то не могла подобрать подходящие названия из тех, что помнила. Но в целом выходило складно, не хуже, чем про аргонавтов.
Телемах, не искушенный в рассказах о своих двоюродных дядях, верил и остальным пересказывал, блестя глазами. Мальчишки тоже верили и разносили по Итаке, а оттуда по всей Элладе. Но взрослые были умней, и рассказы о «подвигах» блудного царя Итаки вместо героической эпопеи незаметно переходили в область анекдотов. «Приплыл как-то Одиссей в землю лотофагов…»
Все откровенно дивились тому, что Пенелопа не стареет, а царица смеялась:
— Я должна встретить мужа молодой, такой, какой провожала.
Хотелось спросить: а что потом?
Этот вопрос не раз задавала и Пенелопа:
— Эвриклея, если твои средства не колдовство, то смогут ли они меня и дальше держать молодой?
— Тебя не средства держат, а ты сама. Кто больше тебя двигается, кто спокойней всех, а морщинки — они от гримас и злости чаще всего бывают. Если очень злая, так и в молодости вся в морщинах.
Но каждый день что-то растирала и всю царицу с головы до ног обмазывала.
День за днем, год за годом. Дом, хозяйство, пусть маленькое, но царство… А Одиссея все нет. Кого теперь-то ждать молодой, красивой, разумной царице?
Незаметно состарился Евпейт, хотя мысли породниться с Пенелопой не бросил. Правда, теперь итакийца больше привлекали закрома Пенелопы, чем сама женщина, понимал, что не потянет.
Но Евпейт не оставил своей задумки со сватовством. Он умел все делать медленно, но основательно. Прошло время Евпейта, но наступило время Антиноя. Сын давнего врага Пенелопы не забыл красивую, стройную женщину, освещенную заходящим солнцем. Никакие покорные и услужливые рабыни не смогли вытравить этот образ из его сердца.
Антиной стал красивым юношей, а потом красивым мужчиной. Пора бы жениться, но его взор не желал останавливаться ни на ком, кроме царицы Пенелопы, которая, вообще-то, годилась ему почти в матери.
Заметив это впервые, Евпейт едва не наорал на сына, но потом призадумался. А почему бы и нет? Самый богатый (конечно, после самой царицы) на Итаке он, самый красивый и достойный жених — его сын Антиной. Почему бы этим не воспользоваться?
Евпейт сдержал свою давнюю угрозу. Когда на попытку Антиноя посвататься Пенелопа только рассмеялась в ответ, отец позвал сына.
— Хочешь взять в жены царицу?
— Хочу.
— Она много старше тебя, если не в матери, то в тетки годится.
— Не так уж много, к тому же она не стареет, скорее я состарюсь, чем Пенелопа.
— Отказала?
— И слушать не желает, твердит, что Одиссей жив и вернется.
— Ты не можешь помнить, как сосватал Пенелопу сам Одиссей, слишком мал был, когда она тут появилась. Но рассказы помнить должен.
— Помню. Привез из Спарты, хотя ездил сватать Елену.
— Это не все. Никогда не задумывался, к чему царевичу из маленькой Итаки вдруг отправиться на безнадежное сватовство?
— Их таких много было.
— Вот то-то и оно! Узнав, что Тиндарей готов выдать замуж Елену, хитрый Диомед решил сорвать сватовство и кинул клич: свататься всем!
— И что?
— А то, что все — это не один. Одному отказать можно, сказать, что замуж не собирается, что не вдова, прогнать. А если соберется десяток, два десятка? Не откажешь, и выбрать придется, и замуж пойти тоже.
— А если не меня?
— Пенелопа дура? Никогда не замечал. Те, кто воевал с Одиссеем, никогда не рискнули бы сватать его жену, в Спарте, Микенах, Аргосе, Пилосе, Афинах не до того, да и что для них царица крошечной Итаки, даже если она умна и красива? Сватать приедут свои — с Зама, с Закинфа, с Левкады… Из них ты самый сильный и достойный. Нужно только собрать эту толпу, чтобы вынудить Пенелопу решиться на замужество. Она упрямая, по доброй воле не пойдет, а вот если выхода не будет… Мы поможем.
Помогли. Совсем скоро дворец Пенелопы превратился в настоящий постоялый двор. Женихов набилось столько, что сватовство Елены стало казаться дружеской вечеринкой по сравнению со свадебным пиром. Отказать нельзя, имеют право, для всех она вдова. А то, что твердит о будущем возвращении мужа, так это просто набивает себе цену. Ничего, поумнеет.
Толпа желающих стать царем Итаки росла не по дням, а по часам.
— Евринома, сколько их?!
— Вчера прибыли еще восемь с Самоса. И позавчера шестеро с Закинфа.
Несчастная ключница едва не плакала, толпа женихов стремительно, словно нашествие мышей, опустошала закрома. И выгнать нельзя.
Пенелопа до колик в животе хохотала в спальне:
— Они вынудят меня либо закрыть дворец и объявить, что больше не царица, либо выйти замуж.
— Лучше уж второе, — вздохнула Эвриклея.
— Фиг им, а не замужество! Сколько у нас там запасов?
— Женихов больше…
— А мы хитрей. Меня пираты не разорили, а уж какие-то женихи тем более не справятся.