— Помоги раскладывать, чего стоишь? — огрызнулась на ленивую девчонку Евринома.
Меланфо, морщась, принялась носить и также раскладывать на большом старом полотне растения.
Пенелопа, обнаружив заросли кипера (иван-чая), действительно приказала нарвать его вместе с корнями, только через одно растение, и высушить, предварительно хорошенько отряхнув землю. На вопрос «зачем?» спокойно объяснила, что из сушеных листьев получается полезный и вкусный напиток, а из корней — бодрящее пиво. А рвать растения через одно нужно, чтобы они на следующий год снова выросли.
— Откуда царица знает многие хитрости растений? — полюбопытствовала Эвриклея.
Пенелопа рассмеялась:
— Да ведь моя мать — нимфа лугов и полей.
— А кто тебя воспитывал?
— Отец. И нянька, только ее уж нет… Но мама приходила к нам с братьями, рассказывала, показывала. Мы много трав знаем, растений, что как растет и что из чего делать можно.
— Царица… у тебя морщинка у рта… и у глаз появились тоже…
Пенелопа вздохнула:
— Я знаю, Эвриклея, но ведь я не богиня Афродита и даже не Геба, чтобы сохранить вечную молодость. Я простая земная женщина, потому буду стариться. И ко времени возвращения мужа стану старухой.
— Не станешь. Тело у тебя крепкое, тело сама сбереги, а лицо я помогу сохранить молодым на многие годы.
— Ты?
— Да, на моей родине жрецы умели делать средства для сохранения молодости.
Пенелопа вспомнила морщинистое лицо Антиклеи и усомнилась:
— А почему же ты Антиклее не помогла?
— Это заслужить надо. Да она и не просила.
С того дня Пенелопа ежедневно смазывала лицо перед выходом из спальни одним средством, тайно приготовленным Эвриклеей, а вечером другим. Тело она и впрямь не запускала сама, не обращая внимания на ворчание Антиклеи, бегала по горам, плавала до самых холодов, охотилась, ну и привычно сидела за ткацким станом. Хотя для ткачества времени оставалось мало.
Урожай зерна хорош, но полей на Итаке мало, потому что мало самой земли, если свести леса под поля, то негде будет пасти скот. Зерно всегда закупали, понятно, что придется делать это и теперь, потому что старые запасы либо подъели, либо разграбили пираты.
Пшеницу лучше возить с Пилоса, там полей больше и выращивают зерно на продажу, однако в Пилос нужно доставлять что-то другое. А что, если скота у Пенелопы немного, тканей пока почти нет, оливкового масла тоже.
— Евринома, давай посчитаем, сколько нам будет нужно зерна до нового урожая.
Они считали и считали, то и дело сбиваясь, пока за этим делом не застала Эвриклея. Постояла, наблюдая, потом решительно вмешалась:
— Царица, в Кеми для всего есть свои обозначения.
— Как это?
— Смотри. Вот так обозначим одну меру зерна, а вот так две.
— Так и мы палочками все обозначаем, только, когда их совсем много, начинаем сбиваться.
Втроем они быстро придумали перевязывать десяток палочек ниткой, чтобы считать было легче. Потом придумали перевязывать число мер, необходимое для одного на день или время от молодой луны до полной.
По всему полу в мегароне были разложены связки маленьких прутиков. Застав молодую царицу за таким занятием, Антиклея фыркнула, как рассерженная кошка, все у этой Пенелопы не как у людей! Молодая царица внимания на недовольство свекрови не обратила. Они посчитали, сколько мер зерна необходимо на всех слуг, сколько нужно смокв, сколько масла, сколько вина…
Получалось не слишком обнадеживающе, но Пенелопа махнула рукой:
— Часть зерна закупим у пилосцев, а если не хватит, то обойдемся. Будем есть больше оливок и мяса, чтобы требовалось поменьше хлеба. А еще нужно ловить рыбу.
— Что ловить?
— В Спарте ловят рыбу и едят ее, как мясо.
— Рыбу? — изумилась Эвриклея.
Пенелопа с Евриномой согласно кивнули:
— Рыбу.
— Она же морем пахнет.
— Если ловить в море, а если в Аретусе вон, то ничем не пахнет.
Итакийцы решили, что молодая царица совсем рехнулась после нападения пиратов, по ее приказанию мужчины в Аретусе наловили рыбы, выпотрошили ее и принялись жарить над огнем, нанизав на прутья, точно мясо. Пробовали приготовленное с опаской, точно боясь отравиться. Но вкус оказался вполне приемлемым, не мясо, конечно, но некоторым даже понравилось. Только вот шкура у рыбы была противной.
Пенелопа долго хохотала, наблюдая, как выковыривает чешую из зубов Поликтор:
— Ты же не ешь у козленка шкуру? Зачем рыбью шкуру в рот потащил? И выпотрошить хорошо нужно, у рыбы желтая слизь очень горькая, нужно осторожно, а потом промыть хорошо. Я знаю, что в Пилосе и морскую так же едят, только нужно знать, какую.
Нашлись последователи, каждую свободную минуту теперь занимавшиеся рыбной ловлей. Правда, свободных минут было мало. А еще насмешники по подсказке Евпейта твердили, что у тех, кто рыбу ест, чешуя начнет расти непременно.
Пенелопа качала головой:
— За его воспитание нужно было браться еще до рождения, а то вырос урод, теперь девать некуда.
Евпейт все больше раздражал царицу, но поделать она ничего не могла, успокаивая себя только тем, что это пока. Итакиец слишком силен, чтобы от него просто отмахнуться, и открыто воевать тоже нельзя. Пенелопа внешне не выказывала никакого неудовольствия по отношению к Евпейту, хотя без стычек не обходилось. Причем Евпейт хитро выбирал моменты для приставаний — когда вокруг или неподалеку люди, а слова лились хитрые, ни в чем не обвинишь… Любое резкое ответное движение будет расценено как оскорбление.
Сначала она зубами скрипела:
— Мерзавец!
Но потом поняла, что чем больше ярится, тем больше доставляет ему удовольствие, и нашла другой способ отвечать.
— Царица, тебе нужен мужчина…
Хотелось поинтересоваться: ты, что ли? Но она ответила другое:
— У меня есть муж.
— Он далеко, а ты одна…
Не выдержала-таки, сквозь внешнюю почти сладкую улыбку проступило:
— Тебе какое дело?
— Люблю красивых женщин…
Его взгляд откровенно раздел.
Пенелопа в ответ улыбалась, причем улыбалась так, словно разговаривала с близким другом. Так в улыбке, не сдвигая губ, и прошипела ласково-ласково:
— Убью… как собаку!..
На мгновение он замер, а потом от души расхохотался:
— Мне нравятся строптивые женщины.
— Мне плевать на твои предпочтения.
Грубо, особенно для царицы, но итакиец начал ей надоедать, Пенелопа уже чувствовала, что предстоит не одно серьезное столкновение.