— К чему тебе тащить с собой сына Евпейта?
— Чтобы было куда возвращаться.
— Ты все же хочешь вернуться?
— Разве я могу бросить Итаку? Там родина моего сына, его царство, потерять которое куда легче, чем потом вернуть.
— Ты хитрая женщина, даже хитрей своего мужа.
— Вчера я уже слышала это…
— От кого?
— От Эвриклеи.
— Да, это еще одна хитрая женщина. Недаром Лаэрт когда-то отдал за нее двадцать быков. Она посоветовала взять с собой мальчишку?
— Нет, я сама придумала, но она помогла.
От берегов Итаки до берегов Акарнании совсем недалеко, скоро показались прибрежные островки.
— Отец на побережье?
— Нет, там Ализий, Икарий дальше, ушел вглубь, чтобы не напали. Да и Ализий тоже уйдет.
— Здесь хорошие пастбища.
— Да, пастухов пока немного, отары не все съели. На Итаке пастбищ мало?
— Для овец и коз достаточно, для свиней тоже, а коней не выпасти.
— Здесь тоже не для лошадей.
Конечно, в Акарнании у Икария дом не такой, как в Спарте, много проще и явно временный, но это не мешало ему наслаждаться жизнью.
— Пенелопа… Дай посмотреть на тебя и моего внука… А это?..
— Это Антиной, сын Евпейта, которого когда-то спас Одиссей. Я решила взять его с собой, чтобы посмотрел мир дальше своего острова.
Пенелопа нарочно подчеркнула, что когда-то Одиссей спас Евпейта, это было правдой, пусть сын знает, что его отец обязан жизнью царю Итаки.
Глаза отца усмехнулись, он вопросительно приподнял бровь, Пенелопа в ответ кивнула. И ничего не нужно объяснять, они с отцом всегда понимали друг дружку. Антиной — заложник, конечно, почетный и, конечно, не должен об этом догадаться. Немного позже отец все же поинтересовался:
— Надеешься использовать против отца?
— Может, не против, но как сдерживающую силу.
Икарий кивнул:
— Тогда ты должна его очаровать.
— Я? Он мне в сыновья годится!
— Ты красивая молодая женщина, только вот руки обветрились и красны, и морщинки вокруг рта появились. И между бровями тоже. Тяжело?
Очень хотелось рассказать отцу все, пожаловаться на Лаэрта и Антиклею, на безвыходность ситуации, на нападения пиратов и на то, что Ликета пришлось так жестоко убить… Пенелопа уже открыла рот, но вдруг подумала, что от ее жалобы ничего не изменится, отец все понял и без объяснений.
— Нет, отец, я должна вернуться, и не просто вернуться, а сделать это быстро. Скоро сев, нужно посадить огород, дома много дел.
— У тебя достаточно слуг, чтобы сделать все это?
Конечно, нет. У нее вообще не было слуг или тех, кто мог бы работать, одни старики или лентяи. Но и сказать об этом вслух Пенелопа тоже не могла, она не могла пожаловаться никому, даже отцу. Она справится сама, со всем справится. Нет, она не обратится за помощью ни к братьям, ни к сестрам, ни к отцу, ни даже к живущему рядом на Итаке Лаэрту, ее ноша — это ее ноша, и нести придется самой.
И все же одну просьбу Пенелопа высказала:
— Отец, мне нужна охрана.
— На Итаке царице опасно? Перебирайся сюда, в Акарнанию.
— Сейчас опасно не только царице и не только на Итаке. Вы живете далеко от побережья, и то грабят. Мне нужна защита от пиратов.
— Ты знаешь, что у меня нет кораблей.
— Знаю. Помоги нанять надежных людей.
— Чем ты будешь платить, пока я не могу помочь?
— Найду.
— Пенелопа, ты зря думаешь, что я не знаю о налете пиратов, твои слуги рассказали Плию. К тому же руки царицы, которая всего лишь сидит за ткацким станом, так не выглядят. Если уж не хочешь переезжать к нам, то хотя бы воспользуйся своим приданым. Или его уже нет?
Женщина помотала головой:
— Я не трогала сокровища, они спрятаны в надежном месте. Но это последнее, что я израсходую. Пока мои собственные руки и голова способны что-то делать, приданое останется лежать, иначе Телемах будет сыном нищей царицы. К тому же Евпейт только того и ждет, чтобы я начала тратить сокровища.
— Но тебе нужно на что-то жить! Я пока не могу помочь, мои собственные сокровища тоже спрятаны, и открывать их нельзя.
— Я знаю и не прошу помощи золотом. Ты должен помочь мне заработать.
— Как?
Некоторое время Пенелопа задумчиво смотрела вдаль, потом вздохнула:
— Я хорошая ткачиха.
— Но ты не можешь ткать столько, чтобы содержать охрану и кормить толпу нахлебников!
— Конечно, нет. Но я посажу за ткацкие станы всех свободных женщин Итаки, им тоже нужно на что-то жить и кормить детей, пока мужья воюют. Если я не сделаю этого, их приберет к рукам Евпейт.
— Где ты возьмешь столько шерсти?
— Вот об этом и прошу. У нас большие запасы, их случайно не тронули пираты, но этого хватит всего лишь на год. Итака бедна пастбищами, если бы мои овцы паслись у тебя на Акарнании… Мне нужны пастбища, овцы, козы и корабли, чтобы возили шерсть ко мне и ткань на продажу. Вот в этом прошу помощи, с остальным справлюсь сама. Ну, и, конечно, охрана самого острова. Пусть небольшая, два-три корабля, чтобы все знали, что мы под защитой.
Икарий смотрел на дочь почти с восторгом. Его Пенелопа была куда толковей даже своих собственных братьев, о сестрах и говорить нечего. Женщина рассуждала разумней многих мужчин.
— Я созову братьев, все вместе мы поможем тебе. Кстати, что за чудовище завелось у вас на острове, которое испугало даже пиратов?
— Ты и это знаешь?
— Рассказали твои слуги. Так что за чудовище?
— Оно перед тобой.
— Что?!
— Пиратов испугала я. Сначала пришлось старшему из них всадить меч в горло, потом выть и орать в пещере так, чтобы они решили, что тело убитого растерзала не я, а чудовище. — Пенелопа развела руками. — Помогло, иначе с ними не справиться.
Некоторое время Икарий смотрел на дочь с недоумением и восторгом, а потом расхохотался, хлопая себя по бокам:
— Ай да Пенелопа! Это твои выходки, я помню, как ты завывала под окнами у несчастной Клитемнестры…
Они принялись вспоминать детство и прошлые счастливые годы, казалось, что тогда не было никаких ни бед, ни забот, ни даже болезней или мелких неприятностей. Почему-то из детства человек запоминает только хорошее, а если и вспоминает дурное, то оно кажется таким мелким и легко разрешимым…
— Неужели Телемах будет вспоминать весь этот кошмар как забавное приключение?
— Постарайся, чтобы вообще не вспоминал. Да и остальным ни к чему знать.