Но у Аркадия не было средств содержать семью. Не было их и у Ланского…
Размышлял ли он о такой возможности? Наверное, но, как честный человек, вынужден был отказаться от мысли сделать предложение Пушкиной. Содержать четверых детей и жену в Петербурге он не мог, а получив должность вдали от столицы, должен был увезти с собой и семью. Это означало бы крах всех надежд Натальи Николаевны на образование сыновей.
Думала ли о такой возможности сама Наталья Николаевна? Наверное, тоже. Когда человек довольно долго и часто ходит в дом, когда его с радостью встречают дети, поневоле задумаешься о возможности связать с ним свою судьбу. Но она не хуже самого Ланского понимала невозможность этого. Как жаль, что у их с Пушкиным детей нет вот такого внимательного и мудрого отца!
Почему-то ей казалось, что и сам Пушкин не был бы против такого отчима своим Машке, Сашке, Гришке, Наташке.
И снова вмешался Его величество случай.
– Наталья Николаевна, вам нужны воды. Это не прихоть и не дань моде. Нужно ехать, иначе вы снова всю зиму будете болеть. Хотя бы в Гельсингфорс.
Доктор Спасский говорил убедительно, да она и сама понимала, что рисковать здоровьем просто не может: случись с ней что-нибудь, кому будут нужны ее дети?
Общими усилиями убедили, Азя согласилась побыть с детьми одна, графиня Строганова обещала заходить ежедневно, тетушка Софья Ивановна заботиться… А Вяземские просто брали с собой в тот самый Гельсингфорс на две недели. Это тоже выгодно, потому что позволило бы экономить на мелочах.
Уже взяты билеты, через два дня отправляться, потому сотню раз пересказаны указания, оговорено все, что только можно оговорить, тысячу раз повторены строгие инструкции, как вести себя и что делать в каком случае…
Она вставала с кушетки, на которой привычно пристроилась с книгой, и даже не поняла, как именно подвернулась нога, только раздался хруст и… на ногу не наступить!
– Ай!
Первой прибежала Маша:
– Что, мама?
– Нога…
– Что нога?
– Я, кажется, подвернула ногу. И сильно. Скажи Лизе, чтобы сбегала за доктором Спасским.
Доктор Спасский, ощупывая щиколотку, укоризненно качал головой:
– Нарочно постарались, чтобы не ехать?
Таша завопила:
– Мама не поедет на воды!
Это вызвало неподдельную бурю восторга у детей. Наталья Николаевна грустно улыбнулась:
– Ну куда же от них денешься?
Ногу туго забинтовали и заставили лежать, потому что вывих оказался нешуточным.
– Петр Петрович, Петр Петрович, а у нас мама без ноги!
– Что?!
– Да, она с кушетки не встает!
В голосе Гриши радость. Пока Ланской в прихожей раздевался, он успел огорошить наставника новостью.
– Да, мама ногу вывихнула.
– Тогда чему ты радуешься?
Гриша смутился, но ненадолго:
– Она никуда не поедет.
– Петр Петрович, я действительно не могу встать, потому простите, что приходится принимать вас вот так – полулежа.
– Пустяки. Что с вами случилось?
Наталья Николаевна рассказала, как и о том, что пришлось отменить поездку на воды.
Теперь Ланской приходил почти каждый день и проводил больше времени подле матери, дети, понимая ситуацию, не возражали. Они демонстрировали чудеса послушания и без напоминаний делали положенные уроки.
Беседы становились все продолжительней и задушевней. Ланского еще в первый день поразило, насколько дети осознают себя детьми именно Пушкина; разговаривая с Натальей Николаевной, он понял, что и вдова тоже ни на минуту не забывает о том, чья она вдова. Это было удивительно и волнующе. Первое впечатление подтвердилось: Пушкина очень красива внешне, но душа ее еще лучше. Нет, она не блистала умом, как та же Идалия Полетика. Она смущалась в беседе, и требовалось разговорить, чтобы слова лились свободно. Она не была прекрасно образованна, всего лишь на уровне приличного домашнего образования, не более. Видимо, многое вынесла из общения с друзьями Пушкина, из салонов Карамзиных, Вяземских и других…
Но она не была болтлива или завистлива, пусть этот язычок не был остер, но он и не был злословен. А искрометность ума вполне компенсировалась спокойной глубиной мысли, только не всем она приоткрывалась. Отсутствие блеска в разговоре заменяла душевность… Это была домашняя женщина, прекрасная мать и жена, которую нужно было оберегать и любить. Только кому?
Чем больше времени проводил Петр Петрович у Пушкиных, тем больше поражался тому, как эта хрупкая женщина умудряется выстаивать в тех условиях, в которых оказалась. У хрупкого прекрасного цветка обнаружился внутри стальной несгибаемый стержень. Вот вам и первая красавица, у которой, казалось, кроме мыслей о светском успехе, ничего не должно быть в голове.
Однажды зашел разговор о Лермонтове. Наталья Николаевна вспомнила, как сама познакомилась с поэтом и как долго беседовала с ним в салоне у Карамзиных.
В первый год после возвращения она вообще никуда не выезжала, бывала только у Вяземских и Карамзиных. Там и увидела Лермонтова, стихами которого восхищалась. Очень хотелось познакомиться поближе, поблагодарить за «Смерть поэта», но Лермонтов слова благодарности воспринял несколько отстраненно, отвечал сухо и вообще старался держаться от Пушкиной подальше. Наталья Николаевна поняла, что он тоже винит именно ее в трагедии с мужем, замкнулась, на общении не настаивала. Так и прошел почти весь сезон – Лермонтов старательно сводил все беседы к обмену дежурными фразами, она отвечала тем же либо вообще молчала.
Но в последний день перед своим отъездом на Кавказ, словно предчувствуя, что не вернется, Лермонтов весь день провел у Карамзиных. Ко всеобщему удивлению, он вдруг подсел к вдове и начал с ней разговор. Наталья Николаевна тоже удивилась, но разговор поддержала. В речи Лермонтова чувствовался надрыв, он был полон мрачных мыслей и предчувствий. Пушкина принялась успокаивать его, но не обычными уверениями в том, что не произойдет ничего страшного, а рассказывая о себе, о том, что судьба порой поворачивает так, что за ее подарки приходится бороться…
Видно, это было столь неожиданно для Лермонтова, что Михаил Юрьевич уже никого больше в тот вечер не замечал. А когда пришло время расставаться, с горечью посетовал, что столько времени по его вине они провели в разных углах гостиной! Поэт очень жалел, что не воспользовался возможностью общения с вдовой Пушкина. Она пыталась утешить, мол, вернется, и пообщаются. Лермонтов только грустно покачал головой. Наталья Николаевна почувствовала, что и правда не вернется.
– С вами действительно нужно разговаривать не в танце или в шумной компании многих людей, а вот так – наедине или среди друзей.
– Знаете, а ведь Пушкин тоже был совсем разный в свете и среди друзей.