Невеста войны. Ледовое побоище - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Павлищева cтр.№ 57

Невский удивленно поднял на Батыя глаза:

– Ты хочешь снова идти на Европу?

Хан не совсем понял слово «Европу», пришлось пояснить:

– …на вечерние страны? Зачем?

– Я не буду на них нападать, но они будут думать, что могу это сделать. В вечерних странах должны знать, что ты мой мирник. Побратайся с Сартаком, у него мать вашей веры…

Снова глаза князя изумленно уставились на хана. Вот уж чего никак не мог ожидать Невский, так это предложения побрататься с ханским сыном! Это означало стать названым сыном и самого Батыя. Но не будет ли это означать полного подчинения хану? Батый понял сомнения князя, усмехнулся:

– Я не пойду на твои земли, и Сартак не пойдет. Но твои враги будут знать, что ты его анда, значит, он может защитить твои земли в случае нападения, если тебя нет дома.

Меньше всего защиты князь Александр Ярославич ожидал от Батыя! А кто от той защиты защищать станет? С трудом сдержавшись, чтобы не спросить, он кивнул:

– Я подумаю, Саин-хан.

И вдруг тихий вопрос:

– Где эта женщина?

Александр вздрогнул, говорить о присутствии Насти в ставке было очень опасно, Невский уже понял нешуточный интерес хана к присланному Вятичем с Настей по тому, как хан время от времени бросал взгляд на поднос. Но сама Настя наказывала в случае такого вопроса ее не скрывать, сказать, что здесь, и даже устроить встречу.

– Она здесь. И хочет прийти к тебе.

Несколько мгновений, пока молчал Батый, были для Невского пыткой, что последует за столь необычной реакцией хана? Неужели то, что рассказывали слепой Вятич и его странная жена, правда?

– Приведи. Сейчас приведи.

Если честно, то сам Батый не знал, зачем это ему, что он хочет спросить у таинственной женщины. Просто желал убедиться, что она жива. Жива после того, как он сам видел ее смерть и то, как она возносилась вверх? Это могло означать только то, что женщина бессмертна, и пытаться приказывать свернуть ей шею или поломать позвоночник бесполезно, снова воскреснет. Неужели это его судьба? Тогда что ей нужно?

По знаку хана в шатре снова появился один из советников, приказ ему был коротким и выполнялся, как всегда, мгновенно, советники тоже хотели жить…

Щупленький старикашка говорил по‑русски вполне сносно, он шустрым козликом доскакал до нас на своих кривых ножках и выдохнул единым порывом:

– Саин-хан зовет тебя.

Не на ту напал, я начала с вопроса:

– Где князь Александр Ярославич?

– Коназ Искандер у Саин-хана…

Очень хотелось поинтересоваться, живой ли, но вместо этого я поправила:

– Не Искандер, а Александр Ярославич Невский.

Наглость, конечно, потрясающая, все же я у них в ставке, и моя собственная жизнь, можно сказать, висит на волоске, ерничать вроде ни к чему. Но если уж пропадать, так с музыкой. Прежде чем мне успеют поломать позвоночник, я обязательно заору на всю ставку, мол, у хана на заднице тавро в виде буквы «Н»! И Батый должен понимать, что я вполне могла сказать об этом не одному Невскому, а то и вообще отправить кого-нибудь к Гуюку с таким «приятным» сообщением. Впервые мелькнула мысль, не зря ли мы отдали ему пайцзу?

Но думать некогда, советник, изумленно оглядев столь наглую представительницу урусов, только сделал знак следовать за ним. Правильно, нечего вступать в теоретические споры с нижестоящими. Кто я для него? Так себе… Ладно, если выживу, я тебе еще покажу столь наглое пренебрежение моей личностью! Надо запомнить этого старикашку, чтобы не нагадить потом по ошибке кому-нибудь другому. Говорят, мы, европейцы, для них все на одно лицо. Но и они для нас тоже, а халат вполне можно переодеть. Вот как его запомнить, разве поставить тавро еще и этому?

Обругав себя дурищей, я двинулась за советником. Поползновения Лушки отправиться за компанию пришлось пресечь в корне. Хватит и одной жертвы. Если придется.

Меня тоже не заставили ничему кланяться, хотя лично мне было бы совершенно наплевать. А вот порог юрты я переступила старательно, даже дома всегда интуитивно соблюдала этот обычай – не наступать на пороги. Стариков надо мной смеялся, считая это мелкой дурью, а вот теперь пригодилось.

В шатре царил полумрак, сразу вспомнилось мое посещение такого же шатра во сне. Конечно, не совсем то, но очень похоже. Не знаю, ходили ли вообще к хану вот такие гости, как я, вряд ли, но к моему появлению внутри советники отнеслись спокойно. Судорожно вспомнив, что должна делать, кажется, четырежды пасть ниц и подняться, но не выше корточек, чтобы не возвышаться над ханом, я… просто низко, до земли, вернее, устилавших землю ковров, поклонилась, с трудом сдержав свой язык, чтобы не сказать: «Привет!» И никаких ниц! Обойдется. За ним должок, обещал не преследовать, а сам загонял до смерти.

Хан молча смотрел на меня, не видя никаких поползновений приветствовать хотя бы кивком, не говоря уже об ответном поклоне, я спокойно уселась на скамеечку рядом с Невским.

– Ну что у вас тут?

Князь Александр ответил тоже шепотом:

– Хотел видеть тебя.

Я уставилась в лицо Батыю. Он хотел меня видеть? Ну вот она я, как видите, жива и даже вполне здорова, не считая нывшего всю ночь зуба.

Хан что-то спросил, Невский ответил. Оказалось, Батый интересовался, говорю ли я по‑кипчакски. Конечно, по‑кипчакски я не говорила, но когда мне очень страшно, из меня начинает лезть нечто такое…

– Парле ву франсе? Шпрех ин зи дойч? Ду ю спик инглиш?

– Настя, ты что?

– Спроси его, говорит ли он по‑английски?

– По-каковски?

Хану надоела наша приватная беседа шепотом, и он снова сделал знак удалиться советнику, а князю приказал:

– Будешь толмачить сам.

Я махнула рукой:

– Пойдет.

Батыя явно изумляло мое поведение, а пусть знает, что я его не боюсь! Бояться действительно было глупо, забравшись в пасть крокодила, нелепо бояться его хвоста. Теперь уж что будет, то будет. Хотелось бы остаться живой, а еще лучше невредимой. И тут все мои умения крутить клинками девятки или пинаться ногами в ухо ни при чем, здесь воля Батыя, а значит, наш с ним моральный поединок.

Поединок начался с весьма саркастического замечания хана:

– Я могу тебя убить.

Вот ведь гад, а! И это после всего хорошего, что я для него сделала. Могла ведь и придушить тогда, но оставила жить, а он меня, кстати, убил, подлец этакий. Хотелось сказать: «А я тебя опозорить» – но я лишь пожала плечами:

– Ты уже делал это, и что?

Мы старательно не смотрели в глаза друг другу, словно понимая, что это станет заключительным аккордом.

Хан не дрогнул.