Моя семья и другие звери - читать онлайн книгу. Автор: Джеральд Даррелл cтр.№ 60

— Да, — согласился Ларри, — поющую что-нибудь легкое, веселое… Штрауса, может быть.

— Кстати, об опере, — сверкнул глазами Теодор. — Рассказывал я когда-нибудь о последней опере на Корфу?

Нет, сказали мы и уселись поудобнее, потому что вид Теодора, рассказывающего свои истории, доставлял нам не меньшее удовольствие, чем сами истории.

— Это была, понимаете ли… гм… одна из разъездных оперных трупп. Думаю, что она прибыла из Афин, но может быть, и из Италии. Как бы там ни было, прежде всего они поставили «Тоску». Певица, ведущая партию героини, имела, как водится, довольно… э… пышные формы. Ну, а как вы знаете, в заключительном акте оперы героиня бросается навстречу смерти со стены крепости или, вернее, замка. На первом представлении героиня забралась на стену, спела последнюю арию и потом бросилась навстречу своей… знаете ли… своей погибели на скалу внизу. К сожалению, рабочие сцены забыли подложить что-нибудь под стену, куда ей можно было бы прыгать, и поэтому грохот падения и затем… э… крик боли несколько ослабили впечатление, что она разбивается на скалах насмерть. Певец, который как раз в это время оплакивал ее гибель, вынужден был петь… э… во весь голос, чтобы заглушить крики. Этот случай, как и следовало ожидать, расстроил героиню, поэтому на следующий день рабочие разбились в лепешку, чтобы обеспечить ей приятное приземление. Грохнувшись довольно сильно накануне, героиня с большим трудом провела оперу и добралась наконец до последней сцены. Она снова взошла на стену, спела свою последнюю арию и бросилась навстречу смерти. К сожалению, рабочие ударились теперь в другую крайность. Большая груда матрасов и этих… знаете… пружинных сеток была такой упругой, что героиня, коснувшись их, подскочила в воздух. И вот, когда все участники оперы подошли… э… как это называется?.. ах да, подошли к рампе и принялись рассказывать друг другу о ее смерти, верхняя часть героини, к изумлению публики, два или три раза появлялась над стенами.

Во время рассказа Теодора малиновка еще раз отважилась прискакать к нам поближе, но взрыв хохота снова вспугнул ее, и она улетела.

— Знаете, Теодор, я уверен, что вы сочиняете эти истории на досуге, — едва выговорил Ларри.

— Нет, нет, — сказал Теодор, весело смеясь в бороду. — Будь это где-нибудь в другом месте, мне пришлось бы их сочинять, но здесь, на Корфу, они… э… предвосхищают искусство, так сказать.

После чая мы с Теодором снова отправились на берег озера и продолжали свои исследования до самых сумерек. Когда уже нельзя было ничего как следует разобрать, мы побрели потихоньку обратно — к тому месту, где пылал разведенный Спиро костер, гигантской хризантемой трепетавший среди призрачных белых лилий. Спиро удалось заколоть острогой три крупные рыбины, и теперь он, сосредоточенно хмурясь, жарил их на рашпере, все время чем-нибудь сдабривая их нежное белое мясо, мелькавшее в тех местах, где отставала зажаренная корочка: то добавлял зубок чесноку, то выжимал лимонного соку, то посыпал перцем.

Над горами поднялась луна и превратила лилии в серебро. Только там, где на них падали дрожащие отсветы костра, они вспыхивали розовым пламенем. По светлому морю бежали легкие волночки и, коснувшись берега, с облегчением вздыхали. На деревьях начинали ухать совы, а в густой тени зажигались и гасли нефритовые огоньки светлячков.

Зевая и потягиваясь, мы перетащили наконец свои вещи в лодки, добрались на веслах до устья залива и, ожидая, пока Лесли заведет мотор, оглянулись на Антиннотиссу. Лилии сияли, как снежное поле под луной, а темный задник из олив был усеян смутными огнями светлячков. Костер, затоптанный нами перед отъездом, светился гранатовым пятном у края покрытой цветами дюны.

— Да, несомненно, это очень… э… красивое место, — произнес Теодор.

— Чудесное место, — согласилась мама и затем дала ему свою высшую оценку: — Я хочу, чтобы меня здесь похоронили.

Мотор, побормотав неуверенно, прорвался наконец громким ревом. Набирая скорость, «Морская корова» пошла вдоль берега с «Бутлом» на буксире, и за ними по темной воде веером потянулся белый, легкий, как паутина, след, слегка искрящийся фосфорическим светом.

Между морем и линией холмов, на одном из которых стоял наш дом, тянулась полоса прорезанных каналами полей. В этом месте в сушу вдавался большой, почти отделенный от моря залив, мелкий и прозрачный. Его плоские берега покрывала густая сетка узких канальчиков, бывших в давние дни соляными варницами. Каждый квадратик земли, обрамленный водотоками, был тщательно обработан и засажен кукурузой, картофелем, инжиром, виноградом. Эти поля из маленьких ярких клеток, обведенных блестящими полосками воды, напоминали разноцветную шахматную доску, по которой двигались красочные фигурки крестьян.

Это было мое любимое место охоты, так как тут в узких канавах и среди густого кустарника водилось множество разнообразных животных. На этих полях легко было заблудиться, потому что в страстной погоне за бабочкой вы могли перейти совсем не тот мостик, соединявший один квадрат с другим, и потом бегать взад и вперед, отыскивая путь в этом сложном лабиринте среди камышей, инжира и высокой стены кукурузы. Бо́льшая часть полей принадлежала крестьянам, моим друзьям, жившим вверху, на холмах, поэтому, отправляясь на поля, я всегда был уверен, что смогу там отдохнуть за кисточкой винограда с кем-нибудь из знакомых, узнаю интересные новости. О том, например, что среди плетей дынь на участке Георгио есть гнездо жаворонка. Если идти по шахматной доске прямо, не останавливаться с друзьями и не обращать внимания на черепах, шлепавшихся с илистых берегов в воду, или на треск пролетавшей мимо стрекозы, вы попадете в такое место, где все каналы расширяются и исчезают среди обширной плоской полосы песка, изборожденного мелкой рябью от ночных приливов. Длинные извилистые цепи всевозможных обломков отмечали здесь медленное отступание моря. Очаровательные цепи, где можно обнаружить красочные водоросли, мертвые морские иглы, пробковые поплавки с рыбачьих сетей, казавшиеся вполне съедобными — прямо куски сочного фруктового торта, — осколки бутылочного стекла, превращенные волнами и песком в настоящие драгоценности, раковины, колючие, точно ежики, или гладкие, овальные и нежно-розовые, как ногти какой-нибудь утонувшей богини. Тут было полное раздолье для птиц: бекасов, пегих куликов, чернозобиков, крачек. Шумными стайками они суетились у самой воды, где волны лениво набегали на берег и, вскинув кудрявый султанчик, разбивались о песчаные грядки. Когда вы проголодаетесь, здесь можно забрести на морскую отмель и наловить прозрачных жирных креветок, сладких, как виноград, или же разрыть ногою песок и отыскать там ребристые, похожие на орех раковины сердцевидок. Если сложить две такие раковины край с краем, замковой частью, и резко повернуть в противоположные стороны, они легко откроются. Их содержимое, хотя и похоже слегка на резину, очень приятно на вкус.

Как-то в один из дней, не зная, чем бы еще заняться, я решил взять собак и пойти на поля. Мне хотелось еще раз попробовать поймать Старого Шлёпа, искупаться в море, полакомиться сердцевидками и вернуться домой через поле Петро, где я мог обменяться с ним новостями и поесть арбуза или спелых гранатов. Старым Шлёпом я называл большую, очень старую черепаху, жившую в одном из каналов. Я пробовал ловить ее в течение целого месяца или даже больше, однако, несмотря на свой возраст, она оказалась очень хитрой и проворной. Как бы осторожно я ни подкрадывался, когда черепаха спала на илистом берегу, в самый последний момент она всегда просыпалась, отчаянно колотила ногами, соскальзывала по мокрому склону вниз и шлепалась в воду, будто сброшенная за борт тяжелая спасательная лодка. Разумеется, я уже успел поймать великое множество черепах — и черных с мелкими золотистыми крапинками, и сереньких в светло-рыжую и кремовую полоску. Однако моей заветной мечтой оставался Старый Шлёп. Он был крупнее всех черепах, каких я только видел, и такой старый, что его морщинистая кожа и избитый панцирь стали совершенно черными, а все остальные краски, какие могли у него быть в далекой юности, исчезли. Мне хотелось поймать его во что бы то ни стало, и вот, выждав целую неделю, я решил, что пора снова приниматься за дело.