Надеяться больше было не на что — и силы уходили вместе с надеждой. Он ощущал внутри какую-то странную пустоту; помещение казалось слишком открытым, экраны — окнами в чужой, враждебный мир, и ему хотелось забиться в какой-нибудь темный угол, закрыть глаза и ничего не видеть… Инстинкт самосохранения гнал его в укрытие, но спрятаться от себя невозможно…
Коменски появился в дверях аппаратной, стягивая с рук резиновые перчатки. Халат он натянуть не успел и комбинезон еще обильней, чем у Гидеона, был заляпан кровью. Встретив вопросительный взгляд Гидеона, он покачал головой.
— Все…
Гидеон прерывисто вздохнул и тихо сказал:
— Ты уверен… что сделал все…
— Все, что мог… Послушай, Гидеон… с самого начала было понятно…
Гидеон облокотился на пульт, обхватив голову руками.
— Он умер, уже когда он его нес… — тихо сказал Коменски Симону, — у него на руках… Послушай, Симон… почему они это сделали? Неужто не видели, в кого целятся?
— Не знаю, — сказал Симон, — скорее всего, и впрямь не видели — просто не разглядели в темноте… Или у кого-то рука сорвалась со страху… А быть может, решили, что мы можем принять какой угодно облик…
— До какой-то степени они правы.
— Да. До какой-то степени. Коменски вздохнул.
— Что поделаешь… Гидеон, задействуй серва, пусть вынесет его за пределы купола.
— Нет!
— Тогда нужно похоронить его здесь… Симон, ты связался с Лагранжем? Что ты так смотришь?
— Плохо дело, Амос… база уничтожена…
— Как — уничтожена?
— Полностью. Сам посмотри, — Симон отодвинулся. — Одни руины…
— Но сигнал… Мы же приняли их сигнал…
— Возможно, кто-то и выжил… Но рассчитывать на их помощь не приходится. Это нам — не им — нужно снаряжать коптер, чтобы подобрать уцелевшего, кем бы он ни был… Другое дело, пробьемся ли мы через этот заслон? Посмотри…
Солнце уже стояло высоко в небе, но небо все равно пылало, охваченное белым огнем — светящиеся линзы висели в воздухе, медленно поворачиваясь вокруг своей оси.
— Они нас обложили… Коменски выглянул в окно:
— И не думают уходить… А вдруг это все же контакт?
— Это не контакт, — сухо сказал Симон. — Это цирк.
Неожиданно для себя он всхлипнул и сердито вытер глаза ладонью. Вот они — люди. Бессмертные, неузявимые. Холодные, равнодушные наблюдатели, оставляющие позади себя смерть и разрушение. Их бессмысленное любопытство показалось ему оскорбительней, чем любая ненависть, в нем было что-то омерзительное…
Коменски направился к двери.
— Пойду, помогу Оливии… прибраться там… Не стоит оставлять ее надолго одну. Тем более, так…
— Я сам, — неуверенно сказал Гидеон.
— Не нужно, оставайся здесь. Потом решим, что делать дальше.
Симон стоял, прислонившись к дверному косяку, наблюдая, как Коменски уходит во тьму коридора.
— А что дальше? — Гидеон устало покачал головой, — Ничего… пустота…
— Ты бы определил, откуда идет сигнал… — Зачем?
— Затем, что кто-то нуждается в помощи.
— Это мы нуждаемся в помощи.
— Хватит, Гидеон. Займись делом. Гидеон неохотно опустился за пульт. Оливия вынырнула из тьмы коридора так бесшумно, что Симон невольно вздрогнул.
— Ты как? — спросил он. Она виновато произнесла:
— Симон… мне так жаль…
— Мы ничего не могли сделать.
— Да, я знаю. Но все равно… мы приносим им одно горе…
— Они нам — тоже, — печально сказал он, — ты знаешь, что с базой Лагранжа беда?
— Да. Мне Амос сказал. Нам больше не на кого надеяться.
— Нет, — Симон покачал головой, — ведь кто-то все же уцелел… кто-то из группы Лагранжа. Гидеон сейчас пытается нащупать его координаты…
Гидеон обернулся.
— Нашел. И правда, он совсем неподалеку от нас. Здесь, в предгорьях, к юго-востоку. Точнее пока не могу…
— Один?
— Один.
— Но это же… — неуверенно сказал Симон. — Этого не может быть…
— Ты же знаешь, как работают эти передатчики. Они не ошибаются. Слишком просто устроены.
— Но раз так, — Оливия положила ладонь на локоть Симона, — мы должны его забрать…
— Сюда? — горько спросил Гидеон.
— Значит, нужно выбираться всем вместе. Снарядить коптер…
— И оказаться без защиты? — покачал головой Симон. — Пока еще их сдерживает силовое поле, но стоит оказаться вне его, кто может поручиться… В любом случае, это должен решать Амос.
— Бедняга… — пробормотал Гидеон.
— Да. Это тяжелый груз. Послушай, а где вообще Амос, Оливия? Он, вроде, говорил, что идет к тебе…
— В лаборатории… Он отправил меня — сказал, что сам…
— Что-то он долго… Пожалуй, я схожу за ним.
— Я с тобой, — сказал Гидеон.
— Не нужно. Оставайся здесь.
Он знал, что нужно торопиться, но не мог себя заставить… Он уже почти знал, что увидит, но все равно еще больше замедлил шаг, и, дойдя до полуприкрытой двери, крикнул:
— Амос!
Молчание…
Он рывком распахнул дверь. Лаборатория была пуста. Над операционным столом горела лампа, простыня в бурых пятнах прикрывала лежавшее на столе тело, и даже под ней можно было различить, какое оно крохотное. Симон машинально поправил сползший край и вышел.
В комнатке, примыкающей к операционной, никого не было, из окна лился холодный бесстрастный свет. На полу валялся скомканный лист бумаги. Симон нагнулся, подобрал его, осторожно разгладил ладонью. На листке кривыми, детскими буквами было выведено:
«Я — Коменски.
Я — Ян Амос Коменски.
Я — человек»
Последняя буква в слове «человек» сползала вниз, превращаясь в вертикальную, дрожащую линию.
И все.
Сзади послышался шорох, но он обернулся не сразу. Какое-то время он молча стоял, бессмысленно глядя на эти каракули, потом выдвинул ящик стола и достал лучевик…
Ночь подходила к концу, но небо так и не стемнело; маленькие ложные солнца висели над куполом, и купол переливался всеми цветами радуги, вибрировал под этим напором света, как шкура раненого животного, а потом вдруг вспыхнул чистейшими цветами спектра и погас…
— Они отключили поле! — в голосе Гидеона звучал ужас и какой-то благоговейный трепет. — Но ведь это же практически невозможно! Его нельзя отключить снаружи!