У нас есть мы - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Горюнова cтр.№ 13

«Жизнь – это возможность, используй ее.

Жизнь – это мечта, осуществи ее.

Жизнь – это вызов, прими его.

Жизнь – это долг, исполни его.

Жизнь – это игра, сыграй в нее.

Жизнь – это тайна, познай ее.

Жизнь – это шанс, воспользуйся им.

Жизнь – так прекрасна, не губи ее.

Жизнь – это жизнь, борись за нее!»

Наши гедонистически утонченные отношения, поездки в Питер и Киев, в Стокгольм и Вену и неспешные прогулки по старинным улочкам этих городов похожи на старинные открытки, на затяжные фильмы, нереальные, подкрашенные рассветами и закатами, с нанесенным особенным глянцем гибельной изящности, который придает неповторимый шарм одержимости и отверженности нас двоих для этого общества, не приемлющего наши объятия и сцепление рук, вложенных одна в другую. Мы готовы любить и предавать, бежать сломя голову от… и к… исчезнуть из жизни и вновь появиться в ином месте и качестве, в иной судьбе, с иным человеком… Нам не привыкать. Мы все время в дороге: на вокзале, в аэропорту, автостопом по жизни. Я пользуюсь каждой секундой, вырванной у вечности, чтобы потрогать твое лицо, поцеловать глаза, руки, чтобы запомнить это ощущение губ, касающихся твоей кожи, чтобы остановить мгновение, засунуть его в банку, заспиртовать и сохранить на память, поставив эту банку на полочку в мозгу. При случае это мгновение можно будет вытащить, посмаковать… Я думаю, что, когда буду умирать, я открою все эти баночки, Ким, и тогда мне не будет уже так страшно, ведь ты будешь рядом. А потом меня встретит мой Кастор, и мне опять не будет страшно.

* * *

Сквозь тревожные сумерки, дым сигарет

Отражается в зеркале нервное пламя свечи,

Я сижу за столом, на столе – пистолет,

Я играю в игру для сильных мужчин…

«Русская рулетка», группа «Флер»

Она сорвалась внезапно, практически не думая, что бывало с ней нечасто, особенно в последнее время выверенности своих шагов, рассчитанности движений, поз, мыслей, ледяной совершенности продумывания поступков и холодной прагматичности. Отправив по внезапному порыву эсэмэску и получив согласие, она купила билет и сорвалась вместе с дочерью к Максим, которая уехала в свой далекий приморский город зализывать очередные раны, нанесенные столичным городом и ветреной девочкой-любовницей, считающей себя центром мироздания. В маленьких отдаленных городах время течет иначе: там не ломают пятиэтажек, не несутся плотными озверелыми толпами на работу, не стоят в бесконечных пробках, не… – там много чего не… и можно остановиться, помедитировать, подумать, отдаться ласковым волнам теплого моря, которое омоет твои зудящие раны, излечит образовавшиеся на коже и душе струпья и экзему. Но так опасно замечтаться и не заметить разницу между желаемым и возможным, и тихий дворик, где старушка сдает тебе комнатушку со старым, потерханным, жалобно кряхтящим фортепьяно и разваливающимся диваном, тихий дворик напоминает рай, когда поздней ночью, раскачиваясь на ржавых, неприлично скрипящих качелях, она держит тебя на коленях, и ее рука ласкает разогретую кожу под полупрозрачным сарафаном, а отсутствие белья под ним не вызывает стыда, а, напротив, рождает еще больший трепет, содрогание и предвкушение того, что искрящиеся на черном небе звезды внезапно покачнутся и окажутся к тебе гораздо ближе, устроив безумные танцы в закружившейся от любви голове…

* * *

– Хорошо, что ты приехала. Я думала больше никогда не возвращаться в Москву – вернее, вернуться, а потом уехать насовсем – может быть, в Индию или куда-нибудь еще. А теперь я вернусь. И напишу роман. И мы будем вместе. Поедем в Индию, в Париж, Египет, в разные точки, отмеченные на карте земного шара: куда попадет взгляд и куда позовет ветер…

* * *

Обводя нежные холмики груди языком, я рисую на коже влажный след бесконечности. Не могу спокойно дотрагиваться до тебя – пальцы ощущают твою кожу, словно я оголенными нервами касаюсь, а не мягкими подушечками, даже когда когтями провожу кошачьими вдоль спины и вижу, как выгибается дугой твое тело, вибрирует, отзываясь на жесткую ласку, – все равно нервы, и вся душа моя подрагивает от ощущения, что чудо это совершается здесь и сейчас, с нами. И твоя боль, неугасимая боль и рана, которая давно зарубцевалась, она все равно горит кроваво-красным рубином через хрустальный бокал пряного кагора, вливается в губы, стекает по венам в сердце, отравляет возможное счастье и превращается в горькие слезы, стекающие по обнаженной шее, в градины, стучащие в измученное и недолюбленное «я». «Ты ли это? Ты ли это? Или опять не ты?» – читаю твои мысли и ничего не могу ответить, потому как сама уже не… или уже вне… зоны доступа, зоны досягаемости любви. Мы все такие лапочки, мы все такие девочки, сильные-пресильные, умные-преумные, но вот недолюбленные, разлюбленные, ничьи возлюбленные… Маскарад устроили, играем в разные игры: Кай и Герда, Сказочник и Маленькая Разбойница, Лолита и… ну да, ну да, и Мастер с Маргаритой тоже, а как же без них-то… Мы любим поезда, летаем с одного на другой, потом придет следующий, в окошке постоянно меняется пейзаж, в жизни партнеры, мечты, цели… Ту-ту-у-у! А с поездов грязь летит и на кожу нашу нежную, оголенную наслаивается пудик там, пудик тут – только отмоешься, глядь – опять черненький, а кто же нас такими полюбит, черненькими? Беленькими-то всякий, да поди-ка отмой каждого встречного-поперечного, знаем, мыли-с… «Красота-красота! Мы везем с собой кота!» Тьфу ты, вот привязалось, из счастливого пионерского детства. А потом в душ, после стонов, соплей, прерывистых всхлипов в натуральном или же деланом оргазме, и поиск нежности в тех зрачках, которые темнели под твоими прикосновениями, расширяясь и познавая на миг космическую бездну и, может быть, некую мистическую истину. А потом заново и снова: «Ты почему так на него/нее смотрела? Почему рано легла спать и не позвонила? Почему ты?.. Почему он?.. Почему она?.. А зачем?.. А на фига?.. Да пошла ты…» И всё, сказке опять конец, пока новый поезд, паровоз, теплоход не прогудит тоненько или басом, призывая пассажиров занять свои места.

* * *

Да… она сорвалась внезапно, практически не думая, что бывало с ней нечасто, особенно в последнее время выверенности своих шагов, рассчитанности движений, поз, мыслей, ледяной совершенности продумывания поступков и холодной прагматичности. После неудачного романа, долго собирая осколки разбитого зеркала души и кое-как склеив свое существо воедино, она взирала на мир спокойно, без обиды, и даже по-своему любя этот безумный-безумный-безумный мир, а тут вдруг по какому-то наитию бросилась в омут, – совершенно не ожидая ничего подобного от себя самой. Оно произошло само собой, естественно. Хотя подоплекой когда-то и послужил роман Максим, прочитанный ею за год до этого события, вплеснувший в душу дозу совершенного яда – как можно уметь так любить, так чувствовать, так писать об этом… Желание вкусить запретный плод, невероятный, невозможный, похожий на чудо, подспудно тлело в глубине Муладхары ли, Анахаты?.. А вдруг будет иначе? Какие-то неземные нити, связующие сознания, тянущиеся из глубины веков, привели тебя в нужное место и время? Соблазн… поверить… на миг… включиться… в игру… или жизнь… быть… счастливой… отдаться… на волю… ветра… того самого… неземного… чуда… сумасшедшего… нереального… невозможного… упирающегося… Млечным Путем… в заоблачную высь… мать ее… и потом… будь что будет… терять нечего… совсем нечего… после всего-то… бывшего…