Патрик протянул руку и нежно приподнял подбородок дочери:
— В сердцах некоторых людей любовь живет вечно, Джули. В
сердцах и душах. Такие, как мы, не забывают.
Отняв пальцы, он выглянул в окно, и лицо на миг приняло
беспощадное выражение:
— Любя Мэтта, я искренне надеюсь, что с ним такого не
случится. У него большие планы на будущее, но для этого нужно многим
жертвовать, а богатые девушки не представляют, что это такое. У такой, как она,
не хватит мужества пройти с ним все испытания, и при первой же неприятности она
сбежит, вот увидишь!
Мередит застыла на пороге, потрясенная услышанным. Патрик
направился к двери, и они оказались лицом к лицу. У Патрика хватило такта
немного смутиться, но он по-прежнему стоял на своем:
— Вы слышали все, и я очень сожалею, Мередит. Но это мое
мнение, и я не собираюсь от него отказываться.
Девушке было очень больно, и Патрик это видел, не она
взглянула ему прямо в глаза и со спокойным достоинством ответила:
— Надеюсь, вы с такой же готовностью признаете свою не
правоту, когда поймете, как ошибались, мистер Фаррел.
И, не произнеся больше ни слова, направилась к лестнице,
оставив Патрика смотреть ей вслед в потрясенном молчании. За его спиной
раздался самодовольный голос Джули:
— Ты до смерти перепугал ее, па. Теперь я вижу, что ты имел
в виду, когда утверждал, что Мередит не хватает мужества.
Патрик, нахмурившись, оглядел дочь, но когда снова посмотрел
наверх, увидел Мередит со свитером в руках, собиравшуюся опять спуститься в
гостиную. Девушка застыла на верхней ступеньке, но Патрик без Особенной надежды
на примирение все же сказал:
— Если вы докажете, что я не прав, Мередит, сделаете меня
самым счастливым человеком на свете.
Мередит кивком ответила на нерешительное предложение
перемирия.
— Вы носите моего внука, — добавил Патрик. — Я бы хотел,
чтобы он рос с обоими родителями, которые еще будут женаты к тому времени, как
он окончит колледж.
— Я тоже хочу этого, мистер Фаррел. Гримаса, появившаяся на
губах Фаррела, почти напоминала улыбку.
Глава 11
Солнечные лучи пробивались сквозь лобовое стекло и сверкали
на золотом обручальном кольце, которое Мэтт вчера надел ей на палец во время
простой гражданской церемонии, совершенной местным судьей в присутствии только
двух свидетелей — Джули и Патрика. По сравнению с роскошными, богатыми
свадьбами в лучших церквах Чикаго ее собственная оказалась короткой и весьма
прозаической, чего, правда, нельзя было сказать о медовом месяце, или, вернее
говоря, ночи, проведенной в постели Мэтта. Они опять остались вдвоем в доме, и
он не давал ей заснуть до рассвета, снова и снова сжимая в объятиях, пытаясь,
как Мередит заподозрила, искупить вину за невозможность увезти жену в
традиционное свадебное путешествие.
Мередит непрестанно думала об этом, машинально полируя
кольцо о подол летнего платьица, позаимствованного у Джули. В постели Мэтт
давал, давал и давал и, казалось, не хотел и не просил ничего взамен. Иногда,
когда он ласкал ее, Мередит жаждала подарить ему такое же сокрушительное
наслаждение, какое получала от него, но без ободрения Мэтта не решалась, боясь
показаться слишком назойливой. Ее беспокоило, что он, по-видимому, давал
больше, чем получал, но когда он ложился на нее и глубоко вонзался в податливое
тело, Мередит забывала обо всем. Обо всем на свете.
Сегодня утром, пока она еще почти спала, Мэтт поставил
поднос с завтраком на тумбочку и уселся на постель. Мередит знала, что до конца
жизни не забудет ослепительный блеск белозубой мальчишеской улыбки, когда он
нагнулся над ней и прошептал:
— Просыпайся, спящая красавица, и поцелуй лягушку.
Но теперь, глядя на него, она не находила ничего
мальчишеского в этой квадратной челюсти и упрямом подбородке… хотя были и
другие моменты, когда он смеялся или спал и темные волосы были взъерошены, а
выражение лица казалось трогательно-нежным. А ресницы! Только вчера утром она
заметила эти густые пушистые ресницы, веерами лежавшие на щеке спящего Мэтта, и
едва подавила абсурдный порыв наклониться над ним и подоткнуть одеяло как
маленькому.
Мэтт заметил, что она исподтишка изучает его и пошутил:
— Я что, забыл сегодня утром побриться? Мередит едва
подавила испуганный смешок: настолько его слова не соответствовали ее мыслям.
— По правде говоря, я думала, что ради таких ресниц, как у
тебя, любая девушка пойдет на убийство.
— Поосторожнее, — предупредил он, бросив на нее
деланно-угрюмый взгляд. — В шестом классе я побил парня за то, что он сказал,
будто у меня девчоночьи ресницы.
Мередит засмеялась, но по мере того как они приближались к
ее дому и встреча с отцом становилась все неизбежнее, беспечное настроение,
которое оба пытались сохранить, менялось на глазах. Через два дня Мэтт улетал в
Венесуэлу, так что вместе им осталось быть совсем немного. И хотя Мэтт уступил
просьбе Мередит пока ничего не говорить отцу о ее беременности, на самом деле
был с самого начала против такого решения.
Мередит тоже это не нравилось. Она терпеть не могла ощущать
себя неопытной дурочкой и решила обязательно научиться готовить до того, как
придется отправиться в Южную Америку. За последние несколько дней идея стать
настоящей женой, иметь мужа и собственный дом становилась с каждым часом все
привлекательнее, несмотря на обескураживающие рассказы Мэтта о том, каким, по
всей вероятности, убогим может оказаться их жилище.
— Ну вот, приехали, — вздохнула Мередит, когда машина
свернула на усыпанную щебнем дорожку. — Дом, милый дом.
— Если отец любит тебя так сильно, как ты считаешь, — со
спокойной уверенностью сказал Мэтт, помогая ей выйти из машины, — он сделает
все возможное, чтобы примириться с твоим браком, после того, конечно, как
немного очнется от потрясения.
Мередит надеялась, что он прав, потому что в противном
случае до отъезда к мужу пришлось бы жить на ферме, а этого ей совсем не
хотелось, особенно потому, что Патрик Фаррел явно недолюбливал невестку.
— Ну вот, начинается, — пробормотала она, глубоко вздохнув,
когда они поднимались по ступенькам крыльца. Поскольку Мередит утром позвонила
Альберту и попросила предупредить отца, что приедет днем, можно было
предположить, что он уже ждет.
Она оказалась права. Не успела Мередит открыть дверь, как отец
выскочил из гостиной. Выглядел он так, словно не спал и не ел неделю.
— Где ты была, черт возьми? — загремел он, казалось, готовый
вот-вот наброситься на дочь. Не замечая Мэтта, стоявшего в нескольких шагах за
ее спиной, он продолжал бушевать: