Пока корабль плывет - читать онлайн книгу. Автор: Эмилия Остен cтр.№ 15

- Вы опасаетесь, что мое общество окажется более… назойливым, чем высший свет? Обещаю, что буду совершенно незаметной. Нужна лишь маленькая комнатка для меня и моей горничной, немного еды и воды. Я не буду навязывать никому свое общество, мне хватит и тех книг, что я захвачу с собой.

- Путешествие еще и опасно. Океан непредсказуем.

- Я полагаюсь на ваш опыт и на ваш корабль. - Мэгг показалось, что такой ответ польстил Сильверстайну.

- И все же я думаю, что ваше намерение безрассудно.

- В Макао нет леди?

- Уже есть, - пожал плечами Сильверстайн. - Но все они прибыли с мужьями, а не примчались сломя голову к жениху. Кстати, за то время, что вы будете в пути, лейтенант Мэдлок может и погибнуть в очередной стычке с армией императора Китая.

- Я готова рискнуть.

- Моя дочь очень любит своего жениха, - вздохнула леди Белинда. - А я ни в чем не могу ей отказать.

- Что ж… - Сильверстайн потер лоб, словно пытаясь отогнать какие-то мысли. - Не могу сказать, что я принимаю ваше предложение с легким сердцем, но…

- Так вы согласны? - Мэгг решила ударить по рукам прежде, чем Сильверстайн поразмыслит и найдет еще какие-нибудь возражения.

- Согласен. «Счастливица» покинет порт с приливом через три дня. Будьте на борту к этому времени - или считайте, что договор расторгнут.

«…Мой чудесный друг, я так не люблю прощаться.

Но иногда приходится: тихо закрывать за собой дверь, неторопливо спускаться по лестнице и выходить в дождь. На дверь Вашего дома нельзя оглядываться, что толку, если никогда не вернешься. А посмотреть в последний раз - слишком глупо. От этого можно заболеть надеждой. Это опасная болезнь, мой чудесный друг, от нее почти невозможно вылечиться. А я не люблю, когда мои чудесные друзья болеют или больна я сама. Лекарства от надежды есть, и называются они «Не оглядывайтесь на дверь Его дома». Принимать - один раз на одну любовь.

Мой чудесный друг, расставание - такая же неотъемлемая часть бытия, как и встреча. Я была глупой, я стояла и смотрела на дверь дома, возвращалась, поднималась по лестнице и стучала в дверь. Но сегодня я спускаюсь в последний раз, и вот жидкость уже булькает в пузырьке: я принимаю лекарство и запиваю его дождем.

Мой чудесный друг, я не хочу и не могу ничего у Вас отбирать - ни новую вашу жизнь, хотя жизнь не бывает новой, ни право быть таким, какой Вы есть, ни право любить или не любить меня. Лучше я отберу у себя. Я отбираю у себя возможность участвовать в Вашей жизни - Вы не звали меня туда, а значит, это мое право Вам не нужно. Я отбираю у себя право прислать Вам записку в час ночи, попросить о душевной помощи и просто посмеяться вместе с Вами. Мне вряд ли удастся убедить себя, что я слишком много о себе думаю, и отказаться от этого, - но это, мой чудесный друг, уже полностью моя проблема. Мне остается лишь надеяться, что и я была Вашим чудесным другом.

Мне хотелось бы, чтобы все было не так. Мне хотелось бы… но мои желания не всегда совпадали с Вашими, а теперь это и вовсе неважно, потому что дверь хлопнула и я, улыбаясь печально, стою под теплым дождем и не буду оглядываться, чтобы узнать: смотрите Вы в окно или нет.

Мой Чудесный Друг, мне так жаль».

Рэнсом аккуратно сложил листок и спрятал в шкатулку, где хранил самые важные бумаги.

Это письмо догнало его в Лондоне. Письмо, путешествовавшее больше трех месяцев и наконец попавшее в руки адресата. Оно пришло из Венеции, от той самой женщины, чье дыхание иногда смешивалось с его дыханием, и два сердца стучали в унисон.

Рэнсом не знал, любил ли ее; влюблен он был, это точно. При виде ее он испытывал горячий душевный трепет и такое нестерпимое желание во всем теле, что оно казалось болезнью, нахлынувшей лихорадкой. Он любил ее глаза, и руки, и голос; он любил, когда она, полуобнаженная, пела для него и аккомпанировала себе на арфе. Когда ее волосы были распущены, Рэнсому нравилось перебирать их; они неторопливо рассыпались в пальцах звездчатым темным водопадом.

Но она так не могла. Она отдавала себя не только ему, другим мужчинам тоже и, когда приходил срок расставания, говорила об этом. Она не могла и не хотела ему принадлежать, а Рэнсом, пожалуй, никогда не смог бы связать свою жизнь с нею.

Ведь она была - сама Венеция, он не мыслил ее без этого города, его холодных грязных каналов и хрустальной хрупкости собора Святого Марка, протяжных криков гондольеров и изумительного итальянского света, пропитывающего все вокруг в солнечные дни. Она никогда не уехала бы из Венеции - а Рэнсом не мог остаться.

Как бы там ни было, хорошо, что он получил это письмо перед отъездом. Еще одна оборванная нить, еще одно выполненное обязательство. Они договорились о том, что, когда она произнесет слово «все», он не станет ее удерживать. Рэнсом и не собирался. Теперь он совсем свободен - даже Колуму ничего толком не обещал. Можно плыть на Восток.

Конечно, эта женщина…

Мэгг Ливермор ничем не напоминала ту венецианку. Решительная молодая леди, даже слишком. Рэнсома позабавил ее напор. Она выглядела почти сердитой, когда требовала от него немедленно доставить ее в Китай. Отчасти поэтому Рэнсом согласился - чтобы посмотреть, как она поведет себя дальше.

Он честно сказал ей, что не возит пассажиров. Молодую леди это не остановило. Хорошо. Его дело - предупредить. Ее он предупредил - осталась команда.

Команде такой расклад, ясное дело, по душе не пришелся.

- Женщина на корабле? Плохо это, - высказался старый боцман Харди, когда Рэнсом собрал экипаж на юте и сухо изложил суть дела.

- Она и ее горничная будут пассажирками. Они неприкосновенны, это ясно? - Суеверия Рэнсома в данный момент не волновали, а вот практические вопросы - очень даже.

- Ясно-то ясно, - откликнулся худой матрос по прозвищу Везунчик, - да только нехорошо это, капитан. Всяк знает: свяжешься с женщиной - не задастся плавание.

- Только ваших предрассудков мне тут и не хватало. Мисс Ливермор - настоящая леди, она едет к жениху, так что попрошу без грубых шуточек в ее присутствии. И без грубых жестов, - осадил он развеселившихся матросов. - Приподнимаем шляпы и называем ее «миледи». Все ясно, головорезы?

- Пусть мистер Таннерс скажет!

- Да, мистер Таннерс!

Капитана любили, как бога. Джима Таннерса уважали. Если уж и он за эту идею… эх, двести тысяч чертей, придется стерпеть!

Джим сдвинул черную войлочную шляпу на затылок, пожевал щепку, которую держал во рту, сплюнул ее за борт и обронил:

- Пусть плывет.

Многословностью Таннерс не отличался.

- Вот не нравится мне эта затея, - пробурчал упрямый боцман Харди.

- Кому не нравится, тот может оставить свое недовольство при себе, - сказал развеселившийся Рэнсом. Оттого, что путешествие близко, внутри у него начинали петь нетерпеливые струнки - словно натянутые снасти. - Хватит, нагулялись. Отплываем послезавтра на рассвете.