Бросить вызов монаршему верховенству и отказаться от присяги осмелились братья трех орденов: фанатично набожные францисканские обсерванты, картезианцы, подчеркивающие важность молитв и умерщвления плоти, — в сущности, просто кучка отшельников (именно к ним, естественно, мечтал примкнуть Мор) — и бригиттинский орден в Сайоне.
К обсервантам я питал особую привязанность. В их главной часовне в Гринвиче я венчался с Екатериной, и там же крестились Мария и Елизавета. Я знал, что представители этого ордена добродетельны и праведны. Но они полагали своей главной миссией проповедничество. Монах Пето уже осудил меня как Ахава.
Обсерванты славились красноречием, и их утверждения крайне ценились не только в Англии, но и за ее пределами. Я считал своим долгом утихомирить их, и мне это удалось. В августе тридцать четвертого года в стране было семь общин обсервантов, где жили сотни две монахов. К декабрю не осталось ни одной. Отказавшись признать над собой власть короля, они перестали существовать в Англии. Монастыри закрыли, и братьев разогнали. Вот так.
Из-за картезианцев возникли иные сложности. Они упорно чинили препоны как земным посредникам Господа, так и Его помазаннику королю. Они боролись, спорили и всеми доступными способами возводили досадные преграды… как и их полубогиня Екатерина. Как же они были похожи! Какие сходные умыслы созревали в их головах!
И их ждала одинаковая судьба: уединенное бытие и заточение.
Бригиттинцы, монашеский орден, принимавший как мужчин, так и женщин, жили в Сайонском монастыре поблизости от Ричмонда. Ричард Рейнолдс, их ученый приор, проявил ту же несговорчивость, что и Екатерина.
Остальные подданные приняли присягу. Даже домочадцы Мора. Мои послы вернулись из северных графств, и в их списках не оказалось мятежников, подписавшихся в отказном листе.
Королевское восстание завершилось успешно. Вызов, брошенный Его Святейшеству, — самовольное признание незаконным брака с Екатериной — получил одобрение благодаря присягнувшей на верность стране. Поразительным мне представлялась не сама возможность одобрения, а слабое сопротивление со стороны подданных. Осуждавшие меня пессимисты и недоброжелатели предсказывали, что ни англичане, ни Папа, ни Франциск с Карлом не потерпят оскорбления веры. Однако английский народ пусть неохотно, но смирился, Папе пришлось объявить мне священную войну, которую так и не поддержали Франциск и Карл. Отменная компания! А тем временем я правил самовластно, чествовал королеву Анну и вынудил остальных поступить так же.
Я неустанно молился о том, чтобы Мор и Фишер раскаялись и решили принести присягу. Они были восприимчивыми людьми, и, безусловно, Святой Дух мог снизойти на них.
* * *
А вот Анна, видимо, возлагала надежды на их стойкое противостояние. Я совершенно не понимал, почему она таила злобу на почти незнакомого ей Мора, ведь он вел себя по отношению к ней вежливо и почтительно.
— Нет, он отказался приехать на мою коронацию, — язвительно возразила она в ответ на мой вопрос, — и придумал оскорбительную притчу о том, что участие в ней повлечет за собой потерю его целомудрия.
Она возвела глаза к небесам и молитвенно сложила ладони.
— Он живет в другом времени, — рассмеявшись, заметил я. — Ему уже пятьдесят семь лет, и родился он, когда Англией правил еще мой дед. Потому и мысли свои он выражает архаически.
— Тогда я рада, что вам ближе веяния нового времени. Его мир стал passé
[90]
.
— Passй. Зато вы, моя куртизанка, упорно продолжаете держаться за французский стиль!
Я заключил ее в объятия.
— Но он действительно стал passй, — заявила она и, смеясь, ускользнула от меня. — Мор хранит верность тому, что уже умерло. Возможно, тот мир был прекрасен, но он отжил свое, он умер. И не я виновата в этом! — явно разволновавшись, воскликнула Анна.
Мы сидели в зимней гостиной Ричмондского дворца. Во времена Екатерины в этой комнате висели занавеси с библейскими сюжетами, были устроены молитвенные ниши. Теперь в окна беспрепятственно лился солнечный свет, а из них открывался великолепный вид на замерзшую Темзу.
Внизу на речном льду резвилась молодежь. Юнцы, привязав к башмакам костяные полозья, скользили по гладкой поверхности и на ходу придумывали разные игры. Компания парней, вооружившись палками, гоняла туда-сюда округлые камешки. Издалека темные фигурки напоминали странных насекомых.
— Да, не я убила старый мир! — повторила Анна. — Ведь не из-за этих же мальчишек закончились летние праздники.
— Однако игры на льду могут кому-то показаться осквернением памяти о лете, — предположил я.
— Мору и ему подобным! — Она сурово взглянула на меня, сверкнув черными глазами. — Вы же не помилуете этих зловредных упрямцев? Само их существование будет постоянно оскорблять меня.
— Не помилую, если они не передумают, — сказал я.
И мои слова выражали не обещание, а суровую действительность. Я сожалел об этом и молился, чтобы обстоятельства изменились и перестали давить на меня.
— Хорошо, — вздохнула Анна. — А то я боялась, что вы предложите им облегченный образец присяги.
Ворочаясь по ночам в постели, я в самом деле обдумывал текст, затрагивающий только парламентский акт и не умалявший широту прав Папы. Мне хотелось склонить к согласию Мора и Фишера, но так и не удалось облечь свои мысли в нужные слова. Как же Анна могла узнать об этом?
— Вариантов присяги не существует, — решительно заявил я.
Моя решимость, казалось бы, должна удовлетворить ее…
— Я отлично знаю, как вы любите Мора! — воскликнула она. — И знаю, как сильна и всеобъемлюща ваша привязанность! Она противоестественна!
— Что?
Таинственный намек озадачил меня.
— «Не ложись с мужчиною, как с женщиною; это мерзость», — выпалила она. — Книга Левит, глава восемнадцать, стих двадцать два.
— Анна! Невероятно! — вскричал я, а затем задал риторический вопрос: — С чего вы вдруг вздумали читать Старый Завет?
Неужели она преуспела в латыни?
— А разве я не права? — удивленно произнесла королева, оставив мой вопрос без внимания. — Вы возделывали с ним «сады души» вашей, резвились и играли, укрывшись от чужих взоров. Жаждали его одобрения и любви, стремились к ним и молили о них! И даже сейчас, когда он отверг вас и ответил на вашу любовь грубой пощечиной отказа, вы стремитесь смягчить и умиротворить его! Ваш любимчик должен принести особую присягу, созданную по заказу, выполненную по индивидуальным меркам и заботливо облегченную его возлюбленным… королем!
— Его любовь не имеет ко мне отношения, — возразил я.
— Жаль!
— Его возлюбленной стала боль, принявшая образ Христа.