Должно быть, им заплатила Екатерина! За всей этой оскорбительной демонстрацией, видимо, стоит ее угодливый, пронырливый, как обезьяна, посол Шапюи. Что ж, придется вызвать и наказать его.
Меж тем приходилось терпеть нескончаемую мессу — долгожданную, но оказавшуюся столь злосчастной. Рядом со мной замерла оцепеневшая Анна. Я буквально чувствовал ее гнев, который вылился позже — и как!
В тот вечер в уединении королевских покоев Анна дала волю ярости. Шел третий час ночи, к тому времени я уже перестал надеяться, что увижу райские сны… в объятиях жены, которая будет осыпать меня нежными поцелуями и воркующим голоском благодарить за все пережитые мной опасности, за все подвиги, которые я совершил, чтобы сделать ее королевой.
Увы, сие провозглашение обернулось, как и многое другое в нашей жизни, печальным и мучительным испытанием, унижением, разочарованием.
— Я ненавижу их! Я отомщу им всем! — в десятый раз вскричала Анна и, чуть помедлив, набросилась на меня: — Почему вы не остановили их? Почему стояли там, как простой мужлан?
— Меня ошеломило все это, — пробормотал я.
— Вам следует собрать их всех и допросить!
— Нет, как раз того им и хочется, такое внимание придаст важность их поведению. Лучше сделать вид, что мы ничего не заметили. Так поступают короли.
— Нет! Я должна отомстить им!
Догадка забрезжила в моей голове, и ей не помешали барьеры желания и обладания. «Она ведет себя как базарная баба. Простолюдинкой она родилась, ею и остается. Какая из нее королева! Она замешена из другого теста». И эта непрошеная мысль мгновенно пронзила мою любовь, положив ее на обе лопатки и лишив свободы.
— Они давно преспокойно спят в своих постелях. Мы не сможем узнать их поименно, даже если бы захотели. Забудьте о них. Перемены никогда не проходят гладко. Каждая весна приносит какую-нибудь печаль.
Впрочем, я намеревался расспросить Шапюи, но тайно. А сейчас похлопал рукой по кровати, на которую еще возлагал некоторые надежды.
— Давайте ложиться, милая. Позвольте обнять мою королеву.
Но мои чаяния уже второй раз оказались тщетными, и в ту зловещую ночь я опять уснул неудовлетворенным.
Неужели мы прокляты? Я и Анна лежали рядом, притворяясь спящими, а эти жестокие слова не шли из головы, пожирая наш покой, будто полчища крыс.
XLIX
Беспорядки происходили по всей стране. В каждой церкви, когда в молебнах Анна поминалась как королева, прихожане либо безмолвствовали, либо покидали службу. Кое-кто высказывался — громогласно, подобно безумцу, бегавшему по улицам прошлым летом с воплями: «Не нужна нам Нэн Буллен!»; решительно, как толпа женщин, готовых закидать Анну камнями; гневно, словно порицавший Ахава проповедник.
Тогда впервые я усомнился в возможности коронации. Анна мечтала о ней, и я дал обещание… Но что, если народ безоговорочно отвергнет ее и в тот день? Это будет намного хуже, чем если бы она вовсе не короновалась.
Как предотвратить это? Не заставишь же замолчать каждого лондонца — в городе более сотни тысяч человек. Не мог я и подкупить их. Королевская сокровищница почти опустела, да и на коронацию придется отсчитывать по фунту. Блестящие наряды и роскошные трапезы истощили казну, и она очень нуждалась в пополнении. По последнему поводу я держал совет с господином Кромвелем.
Он напомнил мне о прискорбном разложении монастырей, где грехи процветали бок о бок с несметными богатствами.
— От вида их печаль потрясает Господа нашего, — произнес он в праведном гневе.
Кромвель просил у меня разрешения послать миссионеров для сбора сведений о монастырях и аббатствах и обещал представить мне краткие выводы по их отчетам в течение года.
— Тогда вы сами рассудите по справедливости, — сказал он, — оставлять ли эти рассадники порчи открытыми.
Разумеется, закрытие монастырей означало бы поступление их имущества в королевскую казну, поскольку по парламентскому закону отныне запрещалось посылать доходы в Рим.
Кранмер быстро приступил к выполнению моих замыслов. В середине мая он уже председательствовал на церковном суде, благоразумно созвав избранных отцов церкви в Данстейбл, расположенный вдали от Лондона, но достаточно близко к замку Екатерины. Он пригласил ее на судебное заседание. Естественно, она не признала за Кранмером высшей духовной власти и оставила без внимания это скромное собрание, провозгласившее недействительность нашего с ней давнего венчания, а также (вполне уместно) признавшее законность моего брака с Анной.
Теперь мы могли подумать о коронации. Ее назначили на Пятидесятницу, День сошествия Святого Духа. Я вознес молитвы Господу, дабы Он помог снискать одобрение подданных, и старался не показывать свою тревогу Анне, ведь для нее эта церемония была пределом мечтаний.
* * *
Я решил устроить торжество исключительно для Анны. Меня короновали почти четверть века тому назад, но сейчас не было необходимости в столь пышной мистерии. Я буду хранить ее в памяти, а у Анны пусть появятся собственные воспоминания, принадлежащие ей одной. Я не стану сопровождать ее — просто понаблюдаю за происходящим со стороны. Мне хотелось насладиться зрелищем и получить удовольствие от празднества. По моему желанию и повелению Анна взойдет на престол! Без меня ничего бы не было. Не выстроили бы помосты; портнихи не искололи бы пальцы; а спорщики с Милклейн не побились бы об заклад на предмет того, пойдет ли дождь в день коронации. Я стал творцом важного события, хотя пребывал в полнейшем неведении о всяческих церемониальных тонкостях с тех пор, как занял английский трон. Меня короновали по воле Господа; Анна же короновалась по воле Генриха VIII.
* * *
Каждый вечер перед визитом к Анне мне приходилось предупреждать ее. Я с нетерпением ждал в аванзале, слушая лепет фрейлины, старавшейся развлечь меня, пока моя обожаемая супруга поспешно снимала коронационные побрякушки, чтобы я не увидел их раньше времени.
Майским вечером в среду, накануне великого дня, мне понадобилось срочно встретиться с Анной. Я раздраженно мерил шагами маленький зал. В распахнутые окна врывался гул Лондона.
Близилось полнолуние. Бодрый стук молотков возвещал о спешно возводимых на улицах трибунах (плотники радовались, что свет луны подарил им несколько дополнительных часов работы), молодежь гомонила возле таверн, не желая расходиться до наступления темноты, — казалось, жизнь кипит только за стенами дворца, лишь там происходит нечто значительное и настоящее. Однако я понимал, что любой подвыпивший умник, подпирая плетень у кабака, воображает, что все важнейшие события случаются как раз в дворцовых залах и покоях, — и он прав, так оно и есть. Я всегда считал себя человеком деятельным и полным жизни. Других таких поискать.
— Ваша милость, не желаете ли освежиться вином? — спросила миловидная служанка Анны.
Вино? Кому нужно вино в такую ночь?!