— А ты считаешь, что все нормально?
— Нет. Я считаю, что все восхитительно. Более чем восхитительно…
— Борис! Ты женат!
Вот откуда ветер дует. Беда с честными женщинами.
— Танюша! Я не хочу распространяться на эту тему. Ты просто поверь мне на слово, пожалуйста. Проблемы в виде моей… — запнулся, не хотелось родное теплое слово «жена» произносить по отношению к Галине, — в виде моей жены у нас с тобой не существует.
— Так просто? — укорила Таня.
— Не просто. Но если я сейчас начну тебе все объяснять, то невольно буду ее упрекать, обвинять, приписывать недостатки. Главный из них — отсутствие моей любви. Не заставляй меня это делать, мне противно.
Только бы он не вздумал сейчас объясняться в любви к ней, к Татьяне. И тут же другая мысль — сказал бы, что любит, сразу бы легче стало.
— Все? Ты успокоилась?
— Нет. Это… что случилось, не должно более повториться.
— Непременно должно, и многократно. — Он поцеловал ее в лоб. — Каковы препятствия?
— Их целый ряд.
— Перечисли.
Она не спала остаток ночи и набрала мешок аргументов. Куда они все подевались?
— Я не собираюсь становиться ничьей, в том числе и твоей, любовницей!
— А я тебе ничего еще и не предлагал, в том числе быть моей любовницей. Фу, как нескромно для честной женщины ты себя ведешь!
Борис видел — плотина сломлена, остались мелкие заграждения. Победитель может ликовать. Нечестно лишать его радости победы, одержанной прошлой ночью.
— И ты меня младше! — заявила Татьяна. — Ты в каком году родился? В шестьдесят четвертом, верно? А я — в пятьдесят восьмом. Я тебя старше на шесть лет! Когда ты на свет появился, я уже из пластилина кукол лепила.
— Правильно, хорошо время проводила. Только с арифметикой у тебя нелады.
— Почему?
— Считай. Я служил в армии — это засчитывается год за два. Кандидатская и половина докторской диссертации приравниваются к боевым действиям. Год за три. Мой биологический возраст опережает календарный минимум на десять лет. И вообще, мужчины меньше живут. Будь щедрой — дай остаток жизни пробыть главным, старшим, а ты меня слушайся.
— То есть как это «слушайся»? Прекрати целоваться!
— Например, в данный момент накорми меня завтраком. Что у нас сегодня? — Он взглянул на плиту. — Омлет? Скоро я буду кудахтать. О! Забыл! О курочках всуе не упоминать. Генриетта, Виолетта…
— А что ты хочешь поесть?
— Мяса. Мне надоели протертые супы, кашки и диетические омлеты. Мяса!
— Но Агриппина Митрофановна говорит…
— Эта сельская докторша и мыться запрещала.
— А ты принимал душ? — возмутилась Таня.
— Регулярно. Чтобы не превратиться в пятнистого скунса.
— За нарушение режима, — злорадно постращала Татьяна, — расплатишься шрамами на теле.
— Пусть. Можешь их даже подкрашивать периодически зеленкой, если тебе нравится. Как насчет мяса?
— Есть отбивные из телятины в вакуумной упаковке.
— Можно две? И без упаковки?
Пришли сонные дети. Были отправлены обратно в ванную чистить зубы «как следует».
За завтраком Тоська, глядя на отца, сказала:
— Ты сегодня выглядишь гораздо лучше. И веселый. Я люблю, когда ты веселый.
— Сам люблю. Меня тетя Таня вылечила.
— Правда? А как, теть Тань?
Татьяна возмущенно посмотрела на Бориса. Он беззаботно улыбался.
— Заговором специальным, — сказала она.
— Но папа в заговоры не верит, — удивилась Тоська.
— А помогает, — поддержал Таню Димка. — У меня грыжа была в… в низу живота. К бабке возили. Она водой брызгала, слова говорила. Прошло. Нет шишки.
— К сожалению, эти заговоры имеют побочные действия, — вздохнула Татьяна. — Тосенька, тебе не кажется, что у папы глаза несколько выкатились и уши оттопырились?
— Ой, правда, у тебя уши оттопырились!
— И красные, — подтвердил Димка. — У меня краснеют, мама говорит, когда вру.
— Устами младенца… — сдерживая улыбку, Татьяна развела руки.
— Кто начальство критикует, долго не живет. — Борис погрозил пальцем.
* * *
Борис похож на Андрея. Не внешне, а умением дурачиться, шутить. Ловким каламбуром или точной иронией погасить зарождающуюся ссору, разрешить сомнения, поднять настроение. Верный признак сильного мужчины.
Правда, Андрей в последние годы растерял свою самоиронию и не напрягался, чтобы развеселить Татьяну. Становился все мрачнее и равнодушнее. Опять стал балагурить, когда Татьяна переболела разрыв.
Она вступила на второй круг? Счастливое начало, бравурное продолжение, темп замедляется, музыка приглушается — и финал известен. Татьяну передернуло от мысли, что можно еще раз оказаться брошенной. Никто не застрахован. Жена Бориса, например. Есть женщины, которые выдерживают вторую, третью, десятую попытки. Она не из их числа.
Надо смотреть правде в глаза. Она давно поняла эту правду, и нечего опять напяливать на нос розовые очки. Татьяна — примитивная, тупая, ограниченная женщина. Всех достоинств — пироги вкусные печет да две вмятины ниже спины. Любой мужчина (а ей ведь любой еще и не годится!) через некоторое время взвоет от тоски, захлебнется от скуки. Модный архитектор! Не смешите! Дилетантка, ловко компилирующая чужие открытия. Красивые домики — для ожиревших мозгами нуворишей они красивые. Рисовала, чтобы умом не тронуться. Искала внутри себя островок, за который бы можно было зацепиться. Называется Остров минимального самоуважения. Места на нем — только для нее одной.
* * *
Сомнения отступали, когда рядом был Борис. Не обязательно в телесной близости. Достаточно — в пределах видимости. Читал, смотрел телевизор, ремонтировал утюг, играл с детьми — и становилось покойно и просто.
Еще пять дней и пять ночей они были вместе. Татьяна вяло попробовала сопротивляться: тебе вредно. Он заявил решительно: очень полезно.
Борис и Тоська уехали утром. После обеда Люся забрала Димку, корову и теленка. Борис сказал, что приедет в следующие выходные. А еще через неделю — студенческие каникулы. Постарается вырваться дней на десять. За коровой и Бориской ухаживали вернувшийся из больницы Федор Федорович и его сестра, приехавшая на подмогу.
Дом опустел. Тихо, как прежде. Одна.
Из любимого цитатника не вспоминается ничего оптимистического, только отчаянные укоры Татьяны в письме к Онегину:
Зачем вы посетили нас?
В глуши забытого селенья