Над кукушкиным гнездом - читать онлайн книгу. Автор: Кен Кизи cтр.№ 50

— Я лично считаю, — говорит он, — что сколько бы мы ни предложили за их… метрополис, этого будет больше чем достаточно.

— Возможно. И все-таки мне кажется, мы должны поговорить с вождем…

Старуха перебила его, со звяканьем шагнув вперед.

— Нет. — Она впервые заговорила. — Нет, — повторяет она так, что я вспоминаю старшую сестру. Она поднимает брови и окидывает взглядом поселок. В глазах у нее что-то замельтешило, как цифры в окошке кассового аппарата; она смотрит на мамины платья, аккуратно развешенные на веревке, и кивает головой.

— Нет. Сегодня мы с вождем разговаривать не будем. Подождем. Я думаю… На этот раз я согласна с Брикенбриджем. Но по другим соображениям. Помните, в нашей справке говорится, что его жена не индианка, а белая? Белая. Городская женщина. Ее фамилия Бромден. Он взял ее фамилию, а не наоборот. Да, да, я думаю, если мы сейчас просто уедем, вернемся в город и для начала распустим среди жителей слух о планах правительства так, чтобы они поняли, насколько выгоднее иметь у водопада вместо этих хижин гидростанцию, а потом уже напечатаем наше предложение и почтой отправим жене. — Понимаете, по ошибке, — мне кажется, это сильно упростит нашу задачу.

Она переводит взгляд туда, где стоят наши, — на старые, шаткие, извилистые мостки, которые сотнями лет росли и ветвились над водопадом.

— А вот если мы сейчас встретимся с мужем и ни с того ни с сего сделаем ему предложение, мы можем столкнуться с бог знает каким упрямством этого навахо и бог знает с какой любовью к… Ну, скажем так, к родному краю.

Я хочу объяснить им, что он не навахо, — но зачем, если они не слушают. Им все равно, из какого он племени.

Старуха улыбается и кивает обоим мужчинам, улыбается и кивает одному и другому, глазами дает им звонок и направляется старческой походкой к машине, говоря веселым молодым голосом:

— Как учил меня в свое время наш преподаватель социологии, в каждой ситуации обычно есть одна фигура, чье влияние ни в коем случае нельзя недооценивать.

Трое садятся в машину и уезжают, а я стою и не знаю, видели они меня или нет.

Сам удивился, что вспомнил это. Сто лет уже, наверно, не мог вспомнить хорошенько что-нибудь из детства. Я лежал и не спал, вспоминал другие происшествия и тут, как бы совсем замечтавшись, услышал под кроватью звук — словно мышь возилась с грецким орехом. Я перевесился через край и увидел, что блескучий металл скусывает один за другим шарики жвачки, которые я знал как свои пять пальцев. Санитар Гивер прознал, где я прячу жвачку, и длинными тонкими ножницами, разевающимися, как челюсти, снимал мои шарики в бумажный пакет.

Я мигом нырнул под одеяло, пока он не заметил, что я смотрю. Сердце стучало у меня в ушах от страха, что он заметил. Я хотел сказать ему: уходи, не лезь не в свое дело, не тронь мою резинку, — но должен был притворяться, будто не слышу. Я замер — не увидел ли он, как я перевесился через край кровати, но он, кажется, ничего не видел, слышно было только чик-чик ножниц да стук шариков, падающих в пакет, и это напомнило мне, как стучали градины по нашей толевой крыше. Он щелкал языком и посмеивался.

— Хм-хм. Боже ты мой. Хи-хи. Интересно, сколько раз он их жевал? Во твердые!

Макмерфи услышал его бормотание, проснулся и приподнялся на локте, посмотрел, что это он делает на коленях под моей кроватью, да еще в такую поздноту. С минуту он наблюдал за санитаром и от недоумения протирал глаза, совсем как маленький, потом сел.

— Гад буду, полдвенадцатого ночи, а он тут раком стоит в темноте с пакетом и с ножницами. — Санитар вздрогнул и направил фонарь в глаза Макмерфи. — Скажи мне, Сэм, что ты там такое собираешь и почему обязательно ночью?

— Спи себе, Макмерфи. Это никого не касается.

Макмерфи лениво оскалил зубы в улыбке, но глаза от света не отвел. Санитар посветил с полминуты, поглядел на его зубы, на только что заживший рубец поперек носа, на пантеру, вытатуированную на плече, а потом ему стало не по себе и он отвел свет. Снова нагнулся и занялся своим делом, пыхтя и кряхтя, как будто это стоило страшного труда — отковыривать старую жвачку.

— Обязанность ночного санитара, — кряхтя, объяснил он как бы дружелюбно, — поддерживать чистоту вокруг кроватей.

— Среди ночи?

— Макмерфи, у нас бумага вывешена, называется «Перечень обязанностей», там сказано: чистотой надо заниматься круглосуточно!

— Ты мог бы заняться своей круглосуточной, пока мы не легли, а не сидеть перед телевизором до половины одиннадцатого, как думаешь? Мадам ваша знает, что вы почти всю смену смотрите телевизор? Как думаешь, что она сделает, если узнает?

Санитар поднялся и сел на край моей кровати. Улыбаясь и хихикая, постучал фонариком по зубам. Его лицо осветилось, как тыквенная голова со свечкой, которую носят в день всех святых, только черная.

— Я тебе вот что скажу про резинку. — Он наклонился к Макмерфи, как к старому приятелю. — Сколько лет не мог понять, откуда у вождя резинка — денег на магазин нет, чтобы кто ему дал, я не видел, у дамочки из красного креста не просит… Ну, и я следил, наблюдал. На погляди. — Он встал на колени, поднял край моего покрывала и посветил под кроватью. — Ну, как? Могу спорить, он эти кусочки по тысяче раз жевал!

Это развеселило Макмерфи. Он посмотрел и засмеялся. Санитар поднял пакет, встряхнул, и они еще посмеялись. Санитар сказал Макмерфи «Спокойной ночи», загнул верхушку пакета, как будто там был его завтрак, и ушел куда-то прятать его на потом.

— Вождь, — шепнул Макмерфи, — ты мне вот что скажи. — И запел песенку, старую, когда-то ее все знали: — «Если жвачку ты налепишь на железную кровать…»

Сперва я страшно разозлился. Я решил, что он насмехается надо мной, как остальные.

— «Будет жвачка завтра мятой, как сегодня отдавать?» — Шепотом пел он.

Но чем больше я об этом думал, тем смешнее мне становилось. Я сдерживался, но чувствовал, что сейчас рассмеюсь — не над песней Макмерфи, а над самим собой.

— «Я извелся без ответа, кто бы мог растолковать. Будет жвачка завтра мятой, как сегодня отдава-а-ать?»

Он тянул последнюю ноту и щекотал меня ею, как перышком. Я не выдержал, прыснул и сразу испугался, что рассмеюсь и не смогу остановиться. Но тут Макмерфи вскочил с кровати, стал рыться в тумбочке, и я замер. Я стиснул зубы, я не знал, что мне теперь делать. Давным-давно люди не слышали от меня ничего, кроме рева и кряхтения. Он захлопнул тумбочку с таким грохотом, словно это была дверца топки. Он сказал:

— На, вождь. — И что-то упало на мою кровать. Маленькое. Размером с ящерицу или змейку… — Лучше фруктовой ничего пока нет. Выиграл у Сканлона в расшиша. — И залез в постель.

И не успев сообразить, что делаю, я сказал ему спасибо.

Он сперва ничего не ответил. Он лежал, облокотившись на подушку, и смотрел на меня, как перед этим на санитара, ждал, что я скажу дальше. Я нашел на покрывале резинку, поднял и сказал ему спасибо.