Опыт нелюбви - читать онлайн книгу. Автор: Анна Берсенева cтр.№ 10

Так что никаких объективных претензий к Варе у Киры не было. Ее в самом деле интересовала Федькина работа, жизнь, ну и жена заодно.

– Варя пошла на курсы ландшафтного дизайна, – ответил он. Вот уж Федька всегда правильно расставлял людей и события по значимости! Его с этого ничем было не сдвинуть, и уж не бабскими сплетнями точно. – Работы у меня много.

По третьему пункту – о своей жизни – он ничего не сказал. Но ведь, наверное, мужская жизнь как раз и состоит из жены и работы? Ну и из детей, когда они появляются. Во всяком случае, Кира предполагала, что это так, а значит, Федькин ответ можно было считать исчерпывающим.

– На концерт ко мне завтра придете? – спросила Сашка. – В консерваторию.

– Придем, – ответил Федор Ильич.

Люба тоже кивнула.

– А меня, кажется, в командировку посылают, – вспомнила Кира. – На Север, что ли.

– На лыжах идешь? – хмыкнула Люба.

– Все может быть, – пожала плечами Кира. – Может, мой начальник считает их самостоятельным видом транспорта.

На лыжах идти, конечно, не пришлось. Но предстоящая поездка – выяснилось, аж на Сахалин – и без лыж казалась Кире немалым испытанием.

Вообще-то при мысли о том, что ей предстоит путешествие, которого она никогда не затеяла бы сама, – при одной этой мысли любопытство ее возбуждалось настолько, что начинало расцвечивать будущее яркими красками. Не так уж много в Кириной жизни было путешествий, и главное, все они были одинокими, а потому какими-то неполноценными.

Кира и сама не понимала, почему не умеет и не любит ездить куда-либо одна. При ее-то органическом неприятии любого на себя давления – казалось бы, что может быть лучше самостоятельной поездки? Иди куда глаза глядят, любуйся любыми красотами сколько душе угодно, хочешь, проведи весь день перед какой-нибудь скульптурой Микеланджело, хочешь, сиди в уличной кафешке и глазей на прохожих. Никто тебе слова не скажет, никто не поторопит, не вывалит на тебя груз собственных проблем в случайном разговоре и не разбудит чуть свет.

Все это было так, и все эти виды времяпрепровождения Кира вообще-то попробовала: и перед «Пьетой» в одиночестве стояла, и в парижском уличном кафе сидела, и даже на рафтинг в Турции съездила – до сих пор без ужаса не вспомнишь. И когда по возвращении из турпоездки в Париж или в Рим она кому-нибудь обо всем этом рассказывала, то путешествие уже казалось ей вполне интересным.

Но в тот момент, когда все это происходило… Да, в тот момент это воспринималось ее сознанием без всякого интереса. Сидела она, к примеру, в парижском кафе и тайком от самой себя поглядывала на часы, и непонятно ей было, зачем она здесь сидит, и от понимания, что сидит она здесь, потому что положено получать удовольствие от сидения в парижском уличном кафе, потому что она читала об этом в куче хороших книг, – от этого понимания Киру охватывала тоска.

Поэтому немалую долю в ее теперешней душевной приподнятости составляло то, что командировка организуется для целого десятка журналистов, а значит, предстоит новое общение, которое окрашивает любые события какой-то новой живостью.

К тому же Кира давным-давно, со школьной поездки в Америку, не летала на такие дальние расстояния. А воображение у нее все-таки было посильнее, чем физическая леность, поэтому даже затекшие в самолете ноги не перебивали мыслей о том, что перемещается она не только в пространстве, но и во времени – прямо в завтрашний день. Вот у всех в Москве еще сегодня, а у нее – все больше и больше завтра. Это изумляло и захватывало.

– Могли бы и бизнес-классом журналистов отправить. Почему я должна восемь часов ноги под подбородком держать?

Кирина соседка по имени Элина высказывала недовольство поминутно – жидким чаем, колючим пледом, тусклой лампочкой, теперь вот недостаточным расстоянием между креслами. Еще в Домодедове, в очереди на регистрацию, она сообщила всей группе, что пишет о российском бизнесе для «Файнэнш Таймс». В Кирином представлении это означало, что девушка имеет непримитивный умственный аппарат. И как при этом можно предъявлять ежесекундные претензии к мироустройству, то есть быть очевидной дурой, – было Кире непонятно. Что ж, следовало, наверное, в очередной раз признать, что ее знания о жизни и людях неполны.

– И к тому же я не успела пиджак в химчистку сдать, – сказала Элина. – Придется на Сахалине сдавать.

– Какой пиджак? – машинально спросила Кира.

– Вот этот, что на мне. Я его в бутике на бульваре Пуассоньер купила. И он, видишь, вот здесь, где прошивка, вином залит. А в химчистку я перед отъездом опоздала. Теперь придется на Сахалине сдавать. Как ты думаешь, там у них химчистки есть?

– Думаю, есть, – ответила Кира.

Почему нельзя было надеть в поездку другой пиджак, она спрашивать не стала. У Элины явно имелись в жизни какие-то резоны, которых Кире все равно было не понять.

– А в химчистку опоздала потому, что в парикмахерской целый день просидела, – сказала Элина.

Хотя о причинах опоздания в химчистку Кира ее тоже не спрашивала.

– Да? – неопределенно проговорила Кира.

Ей все-таки казалось неудобным совсем никак не отзываться на этот поток сообщений.

– Я там волосы развивала, – объяснила Элина.

Тут даже Кира заинтересовалась. Как это – развивать волосы? Что они, дети?

– Ну, в смысле, выпрямляла, – последовало очередное разъяснение. – Мне их приходится раз в неделю специальными щипцами выпрямлять. А то они у меня вьются, как шерсть у барана. Генотип, ничего не поделаешь.

Генотип у нее был азиатский, но какой именно, было непонятно.

– Я из Улан-Удэ, – в очередной раз не дожидаясь Кириных расспросов, сообщила она. – В Москве десять лет живу. Малую родину вспоминаю как кошмарный сон.

«Сейчас начнет рассказывать почему», – с тоской подумала Кира.

Но вместо рассказа о малой родине Элина вспомнила другое.

– Ой, а знаешь, как мы недавно с подружкой в театр ходили! – воскликнула она.

«Не знаю и знать не хочу!» – едва не простонала Кира.

Но Элина уже рассказывала о своем замечательном походе.

– Мы с ней опоздали. И не успели поесть. И она взяла с собой селедку.

– Какую селедку? – оторопело спросила Кира.

– Копченую. И когда свет погасили, то на коленях у себя ее развернула и стала чистить.

– Это что, эпатаж такой? – недоверчиво проговорила Кира.

– При чем здесь эпатаж? Она селедку любит как безумная. И как раз есть захотела. – Элина посмотрела с недоумением. – Что же ей было делать?

Кира могла поклясться, что недоумение в ее взгляде было совершенно искренним.

Как объяснить, что делать в случае голода человеку, который считает возможным чистить в театре селедку, Кира не понимала. Что вообще такое этот человек, она не понимала тем более. Списать эту святую простоту на азиатское происхождение было так же невозможно, как на эпатаж.