С чего бы это?
Гость улыбнулся, и от этой улыбки Ярине стало и вовсе стыдно.
Она хотела объяснить, что дело вовсе не в Хведире и не в той дуре-попадье, что за него отдать собираются…
Не успела.
– Ханум! Ханум-хозяйка!
Девушка вздрогнула. Агмет? Когда только войти успел? Видать, замечталась!
– Говорить надо, ханум-хозяйка, – татарин шагнул из темноты, поклонился, единственный глаз с подозрением уставился на гостя. – Тайно говорить! Шибко тайно!
Пан Рио понял, тоже поклонился.
– Уважаемая госпожа Ирина! Не смею больше навязывать…
– Вот еще! – возмутилась девушка. – Вы мой гость! Оставайтесь, скоро вернусь. А ты, Агмет, что, указывать мне вздумал?
– Шибко тайно! – Слуга вновь неодобрительно взглянул на пана Рио. – Бачка Хведир у крыльца ждет…
* * *
Бурсак был не один. Рядом с ним имелся кто-то знакомый, в новом жупане и сердюкской шапке с синим верхом.
Увидев Ярину, Хведир встрепенулся. Тускло блеснули окуляры:
– Яринка! Ярина Логиновна! Вот, прибег…
Хлопец шагнул ближе. Поклон – низкий, вежливый.
– Панна сотникова? То я очень рад!
В первый миг Ярина удивилась, но тут же узнала.
Гринь!
Гринь Чумак!
– И я тебя рада видеть, Гринь! Ну, как твои дела? Как брат?
– Добре! Все добре, панна сотникова! То благодаря вам да пану Хведиру. А я, дурень, вам даже спасибо сказать не успел. Вам – особо, добрая панна! Даже дивно: вас, как мамку мою покойную, кличут… То не случайно Бог так определил! Спасибо!
Парень улыбнулся, и девушке почему-то сразу стало легче. Они не одни! Хорошо, когда люди добра не забывают.
Внезапно лицо Чумака стало серьезным, даже суровым.
– В сердюках я сейчас – у пана Мацапуры. Сам не рад, да деваться некуда, панна Ярина. Так вот, прознал я, что пан Станислав сжечь Калайденцы задумал. Завтра…
Девушка вздрогнула, но миг спустя ощутила злость – и неведомую ранее уверенность. Широко шагает Дикий Пан, не споткнуться бы!
– Десять человек поедут – с паном Юдкой. Село маленькое, пан Станислав говорит, что и десятка за глаза хватит…
Ярина усмехнулась – нет, не хватит! Теперь они в Валках не слепы! Теперь и ударить можно – во всю силу!
– Когда?
Гринь задумался, зачем-то потер подбородок.
– После полудня, думаю, к вечерне. Пан Станислав ждет, пока все в церкви соберутся.
– Ясно…
Мысли неслись, обгоняли друг друга. Десять сердюков – немного. На дороге встречать опасно – уйдут, да и на шаблях Мацапуровы хлопцы горазды. А вот ежели в церкви спрятаться да гаковницу вперед выставить… Десяток – в церкви, другой – за домами, чтоб никто не ушел…
– Ну, спасибо тебе, Гринь! От меня – и от тех, кого ты от смерти спас!
Парень смутился, помотал головой:
– То вам спасибо, панна сотникова! Поеду, как бы не хватились…
Он вновь поклонился – отдельно Хведиру-Теодору, отдельно Ярине – и шагнул в темноту.
Сгинул.
– Ну что, пан писарь сотенный? – Ярина глубоко вдохнула холодный воздух, улыбнулась Хведиру. – Вот и мы часу дождались!
* * *
Кони были плохи – еле шли по глубокому снегу. Всадники сидели кое-как в седлах, а порою и просто на попонах. Ярина обернулась, головой покачала – не войско! Хоть и стараются хлопцы.
Сама девушка ехала впереди, рядом с верным Агметом. Не в первом ряду. Туда не пустили, напомнив, что место сотника – за дозорными, а еще лучше – сбоку, к середине ближе. Вот и довелось пристроиться за широкой спиной пана Рио. Тот сам вызвался первым ехать. Агмет заворчал, но гость, мягко улыбнувшись, напомнил, что у него все-таки два глаза.
Пан Рио был не один. Слева грузно восседал широкоплечий Хостик-Хвостик, справа ерзал по седлу пан лекарь. Их Яринка и брать не хотела: один с раной недолеченной, другому на коне сидеть неладно. Но оба – и заризяка, и гулена – твердо заявили: куда пан Рио – туда и они. Так и переспорили.
Когда все трое сели на коней, девушке внезапно почудилось, будто она уже где-то видела этих странных вояк. Не у хаты Гриня Кириченки, не в лесу – раньше. И только за Валками, когда отряд свернул в лес, сообразила. Ну конечно! Картинка-лубок, что в горнице отцовской висит! Давно уже висит, поблекла вся. Заходил как-то в Валки офеня из Московии, вот и продал.
Да, картинка, друкованная, красками расцвеченная. На ней тоже три всадника-богатыря, в кольчугах, с мечами. Один руку ко лбу прикладывает, другой рукоять кладенца булатного сжимает…
Ярина чуть не рассмеялась. И вправду! Пан Рио—Муромец, Хвостик—Добрыня да Крамольник—Попович! И кольчуги при них, и мечи. Только за плечами у пана Муромца – мушкет, а у пана Добрыни – шило да фузея. А так – и не отличить!
Настроение сразу улучшилось. Да оно и не было плохим. Ей ли, сотниковой дочке, боя бояться? И народу достаточно, двадцать парней с ней едут, и шабли с ними, и рушницы, и даже гаковницу волокут. А главное, не вслепую едут. Спасибо чумаку, славный оказался хлопец!
Одно тревожило. Уже перед тем как выступать, Хведир отвел Ярину в сторону и стал плести какую-то ахинею, что, мол, опасно, и Гриню верить до конца не стоит, и самой ей ехать ни к чему. А если и ехать, то всю сотню брать с ним, паном Теодором, в придачу.
Девушка и слушать не стала. Если уж Гриню не верить, так и верить некому. А сотню брать не след. Во-первых, и сотни нет, всего восемь десятков, а во-вторых, Валки бросать нельзя. В Валках Хведиру и место – пусть в окуляры смотрит да лад блюдет.
Поспорили. Поругались даже.
С тем и уехала.
Теперь, ясным днем, Хведировы страхи и вовсе казались ерундой. Вот лес проедут, а там и Калайденцы. Первым делом – разведку вперед, затем – к церкви…
Сзади засмеялись, присвистнули.
– Панна сотникова, а можно песню?
Ярина улыбнулась – хорошо, что у хлопцев настрой боевой!
– Давай!
Вновь присвистнули, и молодой голос затянул – громко, задорно:
Ехал козак за Дунай,
Сказал: дивчина, прощай!
Вы, коники вороненьки,
Несить та гуляй!
Песня была своя, валковская. Максим Климовский ее сложил, тот, что к Ярине сватался. Девушка лишь головой покачала – без царя в голове хлопец. А песня хороша, теперь ее всюду поют: и в Полтаве, и в Харькове.
Постой, постой, козаче,
Твоя дивчина плаче.
Як ты меня покидаешь,
Тильки подумай!
Пели весело, в два десятка глоток, и девушке подумалось, что угадал гуляка-Максим. И сам он теперь за Дунаем, и батька ее, и браты Хведировы. И песня уже там…